Месть палача

– Удобно ли тебе было слушать столь долгий рассказ нашего падшего ангела Даута?

– И удобно, и… даже весьма забавно. Благодарю тебя, что ты все так правильно устроил. За этим ковром мне было все отлично слышно.

– Я сразу же подумал о том, что обласканный голодный пес, которого вышвырнули из сытного дома, будет очень приветливо махать хвостом. Накорми, прояви свое сочувствие и участие, и человеческий язык станет тем же хвостом. Теперь мы знаем очень многое.

– И многое, и очень полезное. Особенно полезное в это непростое для всех османов время.

– Да! – тяжело вздохнул Хаджи Гази Эвренос. – Наш повелитель и отец всех османов великий Орхан-бей болен.

– Болен и… стар. А это означает, что именно сейчас решается судьба… Не только моя и твоя. Судьба всего племени османов. Судьба многих тысяч гази, что примкнули к нашей великой войне с неверными. Здесь ошибиться нельзя. Здесь хороши все средства.

Хаджи Гази Эвренос опять тяжело вздохнул.

– Наверное, а скорее всего, наверняка, удачный поход и захват Анкары был последним великим подвигом Орхан-бея.

У этого города в самом сердце Анатолии[246] была не только разгромлена армия хулагуидов[247], но и возвеличена мощь османского оружия. Теперь еще больше добровольцев гази прибудут под знамена османов. А это новые войны, новые земли, большая кровь и большая добыча.

Вот только… Оставил у стен Анкары великий Орхан-бей часть себя. То ли души, то ли разума. Уже на третий день возвращения впал повелитель османов в какое-то странное сонное чувство. Говорил мало, ни на кого не смотрел, отказался от ежедневных докладов. Хотелось верить в то, что это все признаки старости, итога всякого, кто угоден Аллаху. Только достойным и нужным своим детям Всевышний дарует прожить такую долгую и богатую жизнь. Орхан-бей прожил жизнь десятка угодных Аллаху гази. Но чем хуже чувствовал себя повелитель, тем чаще шептались о том, что злая рука врага подлила в любимый кумыс повелителя медленного яда. Так ли это – только Аллах может поведать в разрешенный час. Но чем реже появлялся Орхан-бей на людях, тем настойчивее и ужаснее поднимался вопрос о приемнике повелителя осман и славного войска гази. И чем яснее становилось то, что этот вопрос требует решения, тем молчаливее и уединеннее становился сам Орхан-бей.

А еще неприятное продолжилось тем, что рядом с повелителем, а точнее у его лежанки из козьих черных шкур оказался высокий худощавый знаток Корана. Этот мулла[248] Али-Хаджи начал с того, что ежедневно кормил властителя бесчисленным количеством меда и подолгу читал по памяти Коран. Даже спящему повелителю.

Лучшее средство излечения от всех бед и бедствий – священный Коран. Излечение Кораном возможно и от колдовства, и от одержимости джинами, и от сердечной или телесной болезни. Для этого необходима искренность и знание способа излечения Кораном. Это знает каждый правоверный мусульманин. Всевышний Аллах говорит: «Ниспосылаем мы Коран как исцеление и милость верующим»[249]. Говорит и Пророк: «В двух вещах для вас исцеление от всех болезней – Коран и мед». Все верно и все приемлемо. И святое слово и мед. Вот только забрал себе много воли мулла Али-Ходжа. С согласия Орхан-бея вот уже месяц он именуется Шейх-уль ислам[250] Али-Ходжа.

Даже с сыновьями повелитель теперь встречается в присутствии этого человека. Совсем это не радует достойных сыновей великого Орхан-бея – Сулеймана, Мурада, Ибрагима и совсем юного Халила. Более того между старшими Сулейман-пашою и Мурад-пашой, как будто черная кошка пробежала.

Имя той кошки – власть над любимым Аллахом народом.

После долгого молчания Сулейман-паша промолвил:

– Думаю, твой совет нашему глупцу Дауту будет нам весьма полезен. А особо полезен еще один твой совет…

– Какой же мой друг и повелитель? – низко поклонившись, с улыбкой спросил великий воин и великий искатель приключений Хаджи Гази Эвренос.

– Вернуть на палец Шайтан-бея перстень Мурада. Я помню… Еще в Цимпе этот наш бывший раб утверждал, что священный перстень Пророка ему подарен. А в свидетели этого призывал все того же Даута. М-да! Интересный завтра будет день.

– И мы будем к нему готовы, – рассмеялся верный и надежный друг Хаджи.

* * *

Великий визирь (и он же старший брат повелителя османов Орхан-бея) премудрый и высокочтимый Алаеддин медленно поднял голову. На его лице не выразилось никаких чувств, но сомкнутые копья личной охраны повелителя у черного шатра с лязгом разъединились, освобождая вход.

Внутри шатра не горел ни один светильник. Даже маленький очаг в центре, этот семейный огонь, о котором так заботился брат Орхан и тот был погашен. Ни света, ни движения. Только голос, тихий и леденящий: