Месть принцессы

— Приведите сюда любого другого холопа, отрекшийся, — и я не стану чинить препятствий. Но присутствие человека, который отказался от своей сути, вредно для больных.

У меня челюсть отвисает. У храмовника тоже, но я прихожу в себя первым.

— Лечи его, — приказываю я лекарю и подхватываю белую гадину под локоть.

— Пройдемте.

Чуть убедительности в голос, и не надо думать, что я прикасаюсь к отверженному. Не надо думать, что даже его касание выпивает из меня магию. Не надо вообще ни о чем думать. Переживем этот миг.

Храмовник приходит в себя только спустя метров двадцать и разворачивается назад.

— Я…

— Стоять! — Вот теперь я командую всерьез. — Вы этого человека не тронете. Он выполняет свой долг.

— Он посмел…

— Сказать правду? — И яда в голос, яда побольше. — Так это ни для кого не секрет. Терпите. Вы же холоп Светлого, вы обязаны терпеть и смиряться…

Все, лекарь просто забыт. Место главного врага занимаю я.

— Что ж, принц Александр, — мужчина почти шипит, — расскажите мне, что произошло.

— Мы были на холме, наблюдали за врагом.

— Мы?

— Я, Том, его величество Микаэль…

— Король Теварра?

— Да. И четыре его генерала. Мы стояли на холме, переговаривались, потом я отвлекся…

— На что?

— Отлить отошел.

Храмовника перекашивает. Я улыбаюсь.

— Да, это и с принцами бывает. И даже того мне сделать не дали. Томми что-то заметил, сбил меня с ног, мы покатились с холма…

— Вот как?

— А потом там полезли щупальца, что-то произошло, я так и не понял. Я даже не скажу сейчас, сколько это продолжалось. Когда оно рядом…

Я передергиваюсь всем телом. Храмовник кивает.

— Это я знаю. А потом?

— Они… завораживали. Я засмотрелся — и не заметил опасности. — Я развожу руками. — Меня опять спас Том. А лекарь спас его. Так что я не дам вам причинить ему никакого вреда. Это долг крови, сами должны понять.

Храмовник несколько секунд изучает мое лицо, а потом как-то внутренне расслабляется. И я знаю, что он видит. Мальчишку.

Всего лишь мальчишку, которого терзает вина за поражение, который боится потерять друга, которому просто плохо.

Восемнадцатилетний мальчишка. И конечно, он дерзит и злится… а что ему еще остается?

Пусть дерзит… до поры.

— Что произошло, когда ваш друг вторично спас вас?

— Он упал. Щупальце его задело… И, кстати, — это удача. Не когтями, не присосками, не ядовитыми шипами, нет! Просто массой. Сбило с ног. Я… испугался. Я боялся, что он умер, — признаюсь с легкой запинкой, но ведь не лгу! Это чистая правда.

— И тогда?

— Моя мать была магом огня. Я, как оказалось, тоже.

— Вот как?

— Сила вырвалась наружу. Там, где вылезли эти твари, теперь просто спекшаяся земля.

— У вас столько силы?

— Нет. — Я качаю головой. — Потом я понял, что у меня просто было столько… отчаяния.

Храмовник кивает.

— А два других разрыва?

— Не знаю. Они были далеко.

Меня еще расспрашивают, но я умудряюсь вывернуться, не сказав ни слова неправды. Насколько могу, я недоговариваю, изворачиваюсь, виляю, но не лгу — и этого хватает.

Храмовник кивает и оставляет меня в покое.

А я думаю, что в моем багаже, тщательно завернутые в ткань со специальными знаками, блокирующими истечение магии, лежат та самая кость и обрывок щупальца демонического животного.

Приговор.

Мне?

Нет. Храмовникам. Ненавижу, когда мне мешают заниматься любимым делом. В частности — некромантией.

* * *

До вечера эти твари ходят по лагерю, расспрашивают и действуют всем на нервы. А я терзаюсь одним вопросом — убить или не убить?

С одной стороны — мир станет чище.

С другой… Не слишком ли это подозрительно?

А, плевать! Война все спишет. Но вот как мне их достать? Как догнать?

Не додумавшись ни до чего полезного, я махаю на это рукой. Как получится — так и получится. Пусть судьба решает, жить им или умереть. Я могу убить их хоть сейчас, но как при этом не раскрыть себя? Ведь Храм — это давление на разум человека, а мне еще править людьми.

На следующее утро я поднимаю людей и приказываю идти дальше. Храмовники принимаются шипеть, говоря, что они-де еще не расспросили всех, кого хотели, но я обрываю их, небрежно взмахнув рукой:

— Хотите? Идите с нами. Я дам вам потом лучших лошадей.

Храмовники мнутся, жмутся — и отказываются. Мол, нам надо ехать, а то там все следы прорыва исчезнут. Ну, была бы честь предложена…

Так что мы двигаемся в одну сторону, они в другую — и я выкидываю их из головы. А через несколько дней получаю письмо от дяди.

Тот пребывает в шоке, сообщает, что мою жену, а также моего тестя уже упрятали под замок, и ужасается. Мол, кто ж мог подумать… а почему ты, Алекс, не подумал?

Я прочитал и плюнул. Ну да, почему я не подумал? Потому что все это спровоцировал, но дяде-то знать необязательно. Следующим вопросом будет — почему не предвидел, не предотвратил, допустил… и вообще — не ты ли во всем виноват?

Идти признаваться я не собираюсь. Отписываю дяде, что скоро вернемся — а там и будем разбираться, кто, кого, и главное — зачем…

С войском мы проходим еще четыре дня. А вот потом…