Месть Розы

— Я вновь пошел по следу волка. Тот наверняка был уверен, что никто больше не станет преследовать его. Возможно, именно затем он и убил моего слугу — не потому, что был голоден, а чтобы напугать охотников. Днем позже я наткнулся на тело бедняги, почти нетронутое, и с удивлением увидел, что кто-то снял с того все вещи. Хотя понятия не имел, кому могла понадобиться разодранная, окровавленная одежда.

Гнев мой и жажда мести были столь сильны, что лишили меня сна. Не ведая усталости, я продолжал преследовать тварь и однажды ночью наткнулся на чью-то стоянку. У огня сидела женщина. Я следил за ней из-за деревьев, не решаясь показаться на глаза, но был готов в любой миг броситься ей на помощь, если появится волк. К моему вящему удивлению, с ней были двое детишек, мальчик и девочка, одетые в звериные шкуры и какие-то лохмотья. Малыши с жадностью ели суп из котелка над огнем.

У женщины был изможденный вид, и я решил, что она сбежала от мужа, который, возможно, избивал ее, или что ее деревню сожгли разбойники — ибо мы были на самой границе восточных земель, где обитают дикари, не ведающие ни христианского милосердия, ни языческой чести. И все же что-то удерживало меня на месте. И наконец я понял, что использую ее как приманку — в надежде, что волк все-таки нападет. Но волк так и не появился. На дереве, у которого они спали, я заметил развешанную волчью шкуру и решил, что это некий оберег против хищника.

Я следил за ними еще один день и одну ночь, идя следом за женщиной на восток, к горам, где жили дикари. Я думал предупредить ее об опасности, но вскоре стало ясно, что в предупреждениях она не нуждается, ибо чувствовала себя в этих местах вполне уверенно, как человек, привыкший жить вдали от мира. Я восхищался ею. Легкость и грация ее движений заставили меня забыть супружеские клятвы. Может быть, я следил за ней еще и поэтому. Так, оставаясь неузнанным, я узнавал ее все больше, и это наполняло меня странным ощущением власти и могущества. Ныне мне ведомо, что этим могуществом я и впрямь обладал, подобно ей самой, — и лишь поэтому она не сумела заметить меня. Будь со мной кто-то еще, она обнаружила бы нас тотчас же.

А в полнолуние я узрел, как она накинула на себя волчью шкуру, завернулась в нее, опустилась на четвереньки, прорычала детям, чтобы не отходили от огня, — и обратилась волчицей. Но меня она не заметила и не учуяла. Я оставался невидим. А она понеслась в сторону гор и к полудню вернулась с добычей — двумя овечками и мальчиком-пастушком, чье тело использовала как сани, чтобы дотащить животных. Человеческие останки она бросила поодаль и, когда вернулась к костру, вновь превратилась в женщину. Ягнятину она приготовила детям, и на ужин те наслаждались густой похлебкой, сама же, вновь обернувшись волком, насладилась человечиной. Я постарался держаться от нее подальше.

Теперь я, конечно же, понял, что женщина была вервольфом. Самым жестоким из оборотней, поскольку ей приходилось кормить еще двоих детенышей. Эти маленькие создания были еще совершенно невинны и не страдали ликантропией. Полагаю, сама она пришла к такой жизни от отчаяния, чтобы дети не умерли с голоду. Но из-за нее голодать и умирать приходилось другим, а потому я едва ли мог сочувствовать ей. И как только ночью она, насытившись, погрузилась в сон, я прокрался к огню, сорвал с дерева волчью шкуру и опрометью бросился обратно в лес.

Она мигом пробудилась, но теперь, лишенная своей магической защиты, была уже не опасна. И я сказал ей, прячась в тени: «Сударыня, у меня та ужасная вещь, с помощью которой вы погубили моих друзей и их семьи. Я сожгу ее у Каллундборгской церкви, как только вернусь. У меня не хватит духу убить мать на глазах у детей, а потому, покуда вы с ними, вам ничто не грозит. Я не стану мстить. Прощайте».

Бедное создание принялось выть и стенать. Теперь она ничем не напоминала ту уверенную в себе женщину, что так заботилась о своих детишках в лесной чащобе. Но я не слушал ее воплей. Она должна была понести наказание. Я лишь не знал тогда, насколько жестоким оно будет. «А ты подумал, как мне жить теперь, когда ты украл мою шкуру?» — вопрошала она. «Да, сударыня, — ответил я ей. — Но вам придется терпеть. Мяса в котелке вам хватит на пару дней. И есть еще мясо, что вы оставили в лесу… не думаю, что вы будете привередничать. Так что прощайте, сударыня. Вашу шкуру я сожгу на христианском костре». «О, сжалься, — возопила она тогда, — ибо мы с тобой одной крови. Мало кто способен менять облик, подобно мне… и тебе. Лишь ты мог украсть эту шкуру. Я знала, что ты опасен. Но пощадила тебя тогда, ибо учуяла родню. Так будь же милостив хотя бы к моим детям!»