Месть розы

«Я сам не свой от нашей разлуки, любимая, и не знаю, как добиться, чтобы твой отец и Конрад были добры к нам. Если твоя умная головка придумает что-нибудь, пожалуйста, сразу же напиши мне. Я готов без колебаний выполнить любое твое требование. Мой друг Жуглет, музыкант его величества, обещал помочь нам, чем сможет, и он мой свидетель в написании этого письма. Как всегда, посылаю тебе свою неиссякаемую любовь. Я твой, пока смерть не разлучит нас, и за гробом тоже».

В качестве подписи он поставил букву «М», а под ней витиеватый росчерк самого драматического вида.

— Любовный узелок, — пояснил он с таким искренним и застенчивым видом, что Жуглет почувствовала укол жалости к нему.

Он запечатал письмо воском и протянул его Жуглет.

— Отправь сам.

— Хорошо, — ответила по-прежнему заинтригованная Жуглет.

— Пожалуйста, не откладывай.

Не желая обременять себя этой задачей, Жуглет кликнула пажа и вручила ему письмо. Она так и не поняла, к чему все это. Даже если Маркус и впрямь любил девушку, он почти не знал ее, и то же самое можно сказать о ней. Поэтому Имоджин, прочтя письмо, наверняка решит, что его отправитель не в своем уме. Однако Маркус, по всей видимости, готов пойти на такой риск. Зачем?

Хорошо, он любит ее. Возможно, это чувство взаимно. Маркус никогда не пекся о собственных интересах до такой степени, чтобы ради них пожертвовать браком своего господина.

Он любит кузину императора. Сам по себе этот факт не оправдывает его вероломства. Значит, любит. Ну, пусть. Однако в данный момент это ничего не меняет.

Если только Жуглет не сумеет обратить вновь обретенное знание в свою пользу.

Но как? Ничего не приходило в голову.

В конце концов она вернулась в комнату Конрада с пряным подогретым вином для его величества и украденной колбаской для охранника у двери. В отсутствие менестреля Конрад вызвал к себе женщину и уже почти раздел ее, когда Жуглет вошла. Туника незнакомой блондинки валялась за кроватью, поэтому определить, каков ее статус, было сложно. Женщина, по-видимому, была довольна, что оказалась здесь, и улыбалась, чуть-чуть устало.

— Ох, Жуглет, ты наконец вернулся.

Конрад трудился над красоткой с таким видом, будто очищал яблоко от кожуры, а не обнажал человеческое тело.

— Поставь вино около постели. От всех этих разговоров о женщинах мне захотелось напомнить себе, что от них есть хоть какой-то прок. Но, пожалуйста, совсем не уходи. Можешь спать в гостиной с собаками, они согреют тебя.

— Мне не холодно, но спасибо, сир.

Конрад между тем прижал блондинку к постели, раздвинул ей колени, просунул между ними руку и удовлетворенно улыбнулся.

Жуглет выскользнула в гостиную и свернулась калачиком рядом с дремлющими мальчиками-пажами, пытаясь не обращать внимания на сладострастное хрюканье и подстанывания Конрада, слышные даже через закрытую дверь. У нее мелькнула мысль отправиться спать в большой зал, но там могло быть еще хуже — она могла наткнуться на настоящих любовников, пылающих искренней страстью друг к другу. Несмотря на необходимость как можно скорее разгадать тайну Маркуса, тело Жуглет тосковало по Виллему с остротой, для нее непривычной. Она мучительно осознавала свою женственность, жаждала наполниться им, чувствовать прикосновение его бороды к своей щеке, своим грудям, своим бедрам. Этой ночью ей было нелегко уснуть.

24 июля

Второй день пути был труднее первого, и все же они добрались до Мюльхаузена и, следовательно, не выбились из графика. Если так пойдет и дальше, они прибудут в Кенигсбург до того, как король со своим двором отправится в Майнц. Значит, все испытания не зря.

По мере приближения к болотистой долине Рейна все сильнее досаждали комары, хотя дорога оставалась в тени, да и народу на ней заметно прибавилось. Погода все еще стояла хорошая, однако постепенно свежий горный воздух сменялся теплым, более влажным и плотным.

Проснувшись, Линор с трудом поднялась, но все же настояла, чтобы они отправились дальше сразу после мессы. У них имелась с собой солонина, однако, по ее понятиям, в этот день следовало поститься: завтра предстоял праздник Святого Христофора, а сейчас было не время проявлять неуважение к святым. Поэтому, когда солнце поднялось выше, они купили в маленькой рыбацкой деревушке свежую форель: есть рыбу в постные дни не возбранялось. Зажарили ее на костре, который развели на берегу реки, но съели (по настоянию Линор) уже в дороге, отчего у нее разболелся живот.