К тому времени, когда путешественники из Доля добрались до Селестата — это произошло во второй половине самого жаркого на памяти Линор дня, — она чувствовала себя такой больной и разбитой, как никогда в жизни. Туника промокла от пота и, несмотря на вчерашний дождь, покрылась густым слоем дорожной пыли. Уставшая кобыла еле плелась. Пот жег Линор глаза, волосы на голове слиплись, поводья норовили выскользнуть из влажных пальцев. Хуже, чем оставаться в седле, было лишь одно — выбираться из него, хотя она так долго терпела страдания и неудобства, что почти привыкла к ним. И несмотря на все это, ее охватил победный трепет, когда стало ясно, что конец пути близок: она продержалась исключительно благодаря силе воли и верила, что теперь ничто не помешает ей восстановить свое доброе имя. В конце концов вдали показался Кенигсбург, возвышающийся на вершине уходящего в небо утеса… но императорский флаг над ним не развевался.
Линор внутренне застонала, пытаясь понять, что это значит. Оставив ее под липой, Эрик поскакал вперед разведать обстановку. Вернувшись, он виноватым тоном сообщил, что двор уехал еще на рассвете. Виллем и Жуглет отбыли вместе с ним. Если Эрик и Линор не смогут догнать их, на дорогу до Майнца уйдет еще четыре дня, что при нынешнем состоянии Линор практически невозможно. Эрик сообщил все эти новости, явно намекая на то, что нужно возвращаться в Доль.
Лицо Линор исказилось от огорчения, но она приложила все усилия, чтобы удержать подступившие слезы. Прикрыв загоревшей на солнце рукой рот, она подавила рыдания. При этом пыль с рукава попала в трещины на нижней губе. Эрик смотрел на кузину, чувствуя себя курицей, хлопочущей над цыплятами. Куда ее отвести? В замок нельзя, естественно, а в гостиницу, где останавливался Виллем, она не хотела идти, боясь, что люди могут каким-то образом узнать, кто она такая, и осудить, полагаясь на слухи. Сохранить анонимность было чрезвычайно важно, и в то же время Линор отчаянно нуждалась в том, чтобы отдохнуть, выкупаться и сменить одежду.
Было только одно место, куда он мог повести ее; по крайней мере, ничего лучше ему в голову не пришло.
Чтобы избавить Линор от необходимости пересекать самую скверную часть Селестата, Эрик повел ее вокруг городских стен к редко используемым западным воротам. Оказавшись внутри, они свернули направо и остановились перед первым же небольшим домом, на двери которого был прибит кусок алого войлока. Эрик бережно помог Линор спешиться, и девушка едва не рухнула на него: зловонные «ароматы» города в конце концов доконали ее.
В такой жаркий день внутри было тихо. Женщины с помощью ручных веретен пряли шерсть — таков был второстепенный источник их дохода. Они с любопытством уставились на вошедших.
— Где мы? — взволнованно спросила Линор.
Она смотрела на трех женщин, а они, в свою очередь, поднявшись, разглядывали ее. Окинув взглядом их одежду, помещение и единственного клиента, жаждущего незаметно улизнуть, она раскрыла рот и тяжело задышала, из чего однозначно следовало, что ответ ей был ясен.
— Ты, наверно, Линор, — сказала Жанетта с характерной для нее смесью сочувствия и насмешки, одобрительно кивнув Эрику. — Хорошо, что ты не убил ее.
Линор была потрясена тем, что какой-то шлюхе известно ее имя.
— Как ты меня узнала? — прошептала она, едва шевеля растрескавшимися губами.
— Если бы ты не выглядела полумертвой, то вполне соответствовала бы описанию Жуглета.
— Откуда ты знаешь Жуглета? — спросила Линор уже громче и вырвалась из рук Эрика. — Он никогда в жизни не пошел бы в такое место.
Шлюхи обменялись недоуменными взглядами. Жанетта улыбнулась Эрику, как бы спрашивая, можно ли ответить честно, но он покачал головой.
— Она очень слаба, мы нуждаемся в вашей помощи. — Он безнадежно махнул рукой. — Мы упустили короля. Пожалуйста, разрешите ей поспать здесь, пока она не восстановит силы. Потом мы вернемся домой. Я заплачу вам…
Линор резко выпрямилась.
— Мы не вернемся домой, — превозмогая изнеможение, заявила она. — Мы отправимся в Майнц. Я восстановлю свое доброе имя, никто не посмеет называть меня шлюхой!
Эрик состроил гримасу. Последовала долгая, тягостная пауза, а потом Марта, ни к кому не обращаясь, едко произнесла:
— Мне казалось, благородных дам учат хорошим манерам.
И вернулась к своей пряже.
— Или, самое меньшее, здравому смыслу, — фыркнула Жанетта. — Не кусай руку того, кто тебя кормит, а не то останешься голодной, девочка моя.
Линор вспыхнула, но потом справилась с собой и объяснила, с тенью прежней кокетливой улыбки на губах:
— Дело не в названии. Я не возражала бы, пусть меня называют шлюхой, если бы могла извлечь из этого выгоду, как это происходит с вами.
Жанетта и Марта посмотрели друг на друга с улыбкой в глазах — и расхохотались.
— Вообще-то выгоду дает не название, цыпленочек, — сказала Жанетта. — Ладно, проехали. Значит, молодая госпожа собирается в Майнц.
Она оглядела Линор сверху донизу и протянула ей стоящую на столе чашку с вином. Линор заглянула в чашку, на мгновение заколебалась, но потом осушила ее до дна и испустила вздох облегчения.