Месть Самурая

— Бог миловал. Мне единоборств хватает.

— Я тоже боксер никакой, — признался Самурай. — Давай поскачем на ринге? Будем на равных.

Голобородько пренебрежительно взглянул на него, что проделали и трое его подручных.

— Ты чем-нибудь вообще когда-нибудь занимался?

— Ага, — подтвердил Самурай.

— И чем, если не секрет?

— Уличные драки в основном. Ну, еще кое-какой жизненный опыт.

— Ладно, — согласился Голобородько. — В моем зале есть ринг, можно устроить. Только не чистый бокс, когда двое кузнечиками прыгают. Давай кикбоксинг сделаем.

— Нет, — усмехнулся Самурай, качая головой. — Ногами ты меня в два счета забьешь. Не пойдет, Володя. Бокс — нейтральная территория. А перчатки, чтобы не покалечить друг друга. Спорт. Чистый спорт.

Охранники выжидающе уставились на своего лидера. На этом и строился расчет Самурая. В присутствии стольких свидетелей, тем более подчиненных, крутой Голобородько не мог отказаться. Дальнейшее пока было не ясно. Самурай видел несколько возможных раскладов. И лишь в случае победы достигал намеченной цели. Это означало, что, кроме победы, его никакие другие варианты не устраивают.

— Ладно, — снисходительно согласился Голобородько. — Вызов принят. Прихвати носилки, боксер.

— Пусть твои парни прихватят, — сказал Самурай. — Им тебя уносить, не мне.

— Не много ли на себя берешь, Колян?

— А я всегда много беру. Не люблю мелочиться.

Таким образом первый раунд между ними состоялся еще до поединка. Как у настоящих профессиональных боксеров, которые сначала морально давят друг на друга, а потом уже встречаются на ринге. Самурай не был уверен, но ему казалось, что первую маленькую победу одержал все же он. Это было тем более важно, что обмен словесными выпадами состоялся в присутствии парней Голобородько.

Все они явились на следующий день в спортивный зал, где намечалось окончательное выяснение отношений. Присутствовали там и трое незадачливых громил из туалета. Они смотрели на Самурая с неприкрытой злобой и тщательно скрываемым страхом. Это был инстинкт зверей, которым однажды дали взбучку. Опасение получить новую удерживало их от решительных действий, а нерешительность порождает слабость.

— Готов? — крикнул Голобородько с ринга. — Давай быстрее. Потом ты в больницу поедешь, а я делами займусь. У меня сегодня секция. Молодняк тренирую.

— Не будет у тебя секции, — пообещал Самурай. — Сегодня парни без тебя тренироваться будут.

Он шел напролом и ставил на карту все: репутацию, достоинство, положение. Поступая таким образом, он отрезал себе путь к отступлению. Одновременно с этим Самурай лишал себя права на поражение. Голобородько, не понявший этого, решил, что противник просто бахвалится. Кроме того, он разозлился, что не пошло ему на пользу. Когда поединок начался, он с ходу пропустил прямой удар в голову, разошелся еще сильнее, полез на рожон и нарвался на контратаку, после которой остался с рассеченной бровью и кровью, стекающей на левый глаз.

Досталось и Самураю. Его губы лопнули в двух местах, из носа текло. Они бились раздетыми по пояс, и вскоре его трусы промокли от пота так, что хоть выжимай. Перчатки противника так и мельтешили перед глазами, собственные руки отяжелели и с трудом поднимались для отражения ударов. Было такое впечатление, что мышц там не осталось вовсе. Руки болтались, как плети, легкие перчатки сделались для них непосильным грузом.

Видя, что Самурай выдыхается, Голобородько усилил напор. Он все чаще попадал в лицо, все реже подставлялся под встречные удары. Шлем на голове Самурая не спасал от головокружений и потемнений в глазах. Пока что они были кратковременными, но был недалек и момент нокаута, после которого осталось бы только покинуть клуб, чтобы никогда не отважиться появиться там снова.

Это был достаточно веский стимул для того, чтобы мобилизовать все свои внутренние ресурсы.

Самурай приказал себе забыть о боли, изнеможении, отупляющей слабости и утрате координации. Он превратился в робота, запрограммированного лишь на то, чтобы бить, бить и бить опять. О защите больше не было и речи.

Немногочисленные зрители уже давно не кричали, не свистели и вообще ничем не выражали своих эмоций. То, что происходило у них на глазах, пугало. Сколько можно молотить друг друга без передышки? Почему никто из этих двоих до сих пор не падает? Где это видано, чтобы любители, не умеющие толком держать стойку, дрались без перерывов пять минут… десять… двадцать…

В какой-то момент они оба поняли, что больше не могут. Упершись друг в друга плечами и лбами, Голобородько и Самурай раскачивались посреди ринга, уже не способные поднять руки и даже сделать шаг в сторону. Их не разняли, их развели и тотчас усадили на пол, потому что ни один, ни другой не смогли идти. Когда с них сняли шлемы, их распухшие физиономии были просто неузнаваемы.

— Ты… блин… — пропыхтел Голобородько и умолк, восстанавливая дыхание.

Грудь его ходила ходуном.

— Что? — спросил задыхающийся Самурай.

— Устоял… Как?

— Так.

— Я же профи!

— А у меня призвание, — объяснил Самурай.

— А-ха-ха!

— Ха-ха-ха!