Месть Самурая

— Девушка со мной полностью согласилась, — продолжал рассказ Самурай, улыбаясь завороженно слушающей Валерии. — Знаешь, близость смерти действует на людей благотворно. Они вдруг как-то умнее становятся. Смотришь им в глаза и видишь там проблеск мысли.

— Какой?

— Одной. Очень простой, но важной. Словами не выразить. Человек вдруг понимает, что это все, конец, и с ужасом вспоминает, как всю жизнь откладывал все на потом… откладывал, откладывал, пока этого «потом» не стало. Осталось лишь «сейчас», но оно такое коротенькое, что уже не успеть. Ничего не успеть.

— Страшно, — прошептала Валерия.

— Да, — согласился Самурай. — Очень страшно. Этим смерть и пугает. Необратимостью. Невозможностью что-либо исправить. Мы ведь как живем? Словно бы понарошку. Как дети, которые играют и всегда могут переиграть, если вдруг что-то пойдет не так. И вдруг выясняется, что нет, шиш, шалишь! Хватит. Все кончено. С этим трудно смириться. Невозможно. Даже вера в переселение душ не очень помогает. Потому что смерть сильнее веры. Ее нечем опровергнуть, в ней невозможно усомниться. Она реальна, а вера, любая вера… — Самурай пошевелил пальцами в воздухе, как бы нащупывая что-то в непроглядном тумане. — Хоть божественное творение возьми, хоть теорию большого взрыва, а прямых доказательств ни у кого нет, одни лишь догадки и предположения. Зато про смерть все понятно. С самого детства, когда увидишь собаку или кошку, сбитую на дороге. Смотришь и понимаешь: это по-настоящему и насовсем.

— Ранетов теперь тоже… — Валерия помолчала, не решаясь произнести точное определение вслух. — Насовсем?

— Да, — подтвердил Самурай. — Когда он увидел меня, жить ему осталось ровно столько, сколько проходит между прицелом и выстрелом. Он это понял и затосковал.

— А потом?

— Не было «потом». Прицел и выстрел. Все.

Валерия посидела молча, кусая губу, потом посмотрела на Самурая.

— Чаю хочешь?

— Чаю? — удивился он.

— Да, чаю. Мятного. От него сон крепкий.

— Ну, давай, — сказал Самурай. — Хотя я на сон обычно не жалуюсь.

Мятный чай подействовал на него благотворно. Уснул он, как убитый. Словно его тоже застрелили.

Глава двадцать восьмая Коварство и расчет

Возможно, правы йоги, утверждающие, что человек умирает всякий раз, когда засыпает. Если даже не рассуждать столь кардинально, то все равно невозможно не признать, что каждую ночь, укладываясь на подушку, мы добровольно теряем сознание. В буквальном смысле. Мы закрываем глаза и отключаем свою связь с мозгом. Идеи, с которыми играет наш разум, пока мы спим, называются снами.

Самураю снилось черт знает что. Он мычал и пытался очнуться, но никак не мог выбраться из того провала беспамятства, в котором пребывал. Один раз ему удалось наконец разлепить веки, и первое, что он ощутил, была ужасная жажда. Увидев на тумбочке чашку, он жадно поднес ее к губам и стал пить. Пришла мысль, что по вкусу это не вода, а что-то другое, но не было сил остановиться. Опорожнив чашку, Самурай упал на подушку и погрузился в прежний мрак.

Проснулся он в твердой уверенности, что провел во сне не ночь, а целые сутки или гораздо больше. Все тело занемело, голова была неподъемной, переполненный мочевой пузырь лопался. Вернувшись в спальню из ванной комнаты, Самурай увидел Валерию, причесанную, накрашенную, в деловом костюме и сапогах. За окном белел зимний день.

— Садись, поговорим, — произнесла она незнакомым сухим тоном.

Самурай натянул спортивные штаны и остался стоять.

— Который час? — спросил он хрипло.

— Половина первого, — ответила Валерия. — Ты уснул позавчера и теперь находишься в совсем другом мире, Николай.

— Снотворное? — догадался он.

— Да, — подтвердила она, не моргнув глазом.

— Зачем?

— Мне нужно было время на подготовку, — пояснила Валерия.

— Подготовку чего?

— Садись, — повторила она приглашение. — Сейчас ты все узнаешь.

— Я постою, — сказал Самурай. — Говори.

— Сейчас, — сказала Валерия и повысила голос: — Володя!

В спальню вошел Голобородько с двумя подручными. Все трое избегали смотреть Самураю в глаза и были преисполнены мрачной решимости.

— Кажется, я начинаю догадываться, — произнес Самурай.

— Ничего личного, — пробормотал Голобородько.

— Ошибаешься, Вова. Для меня это очень личное.

— Потом будете выяснять отношения, — перебила Валерия. — Если в этом еще будет хоть какой-то смысл. По-моему, все и так предельно ясно. Николай, ты уходишь. Навсегда.

Самурай скосил на нее синий глаз:

— Чтобы сообщить мне об этом, тебе понадобились телохранители?

— Не хотела недоразумений.

— А то, что происходит сейчас, не недоразумение?

— Не придирайся к словам, — нервно произнесла Валерия. — Сейчас важна суть.

— И в чем она состоит, твоя суть? — холодно осведомился Самурай.

— Я уже сказала, Николай. Собирай вещи и убирайся. На тот случай, если тебе вдруг захочется остаться: у меня есть запись нашего вчерашнего разговора. Можешь назвать это своим чистосердечным признанием.

— Зачем?

— Как зачем? Чтобы обезопасить себя.