Месть в конверте

Отвечать, к счастью, не пришлось, ибо полутораметровая плешь внезапно была заслонена коленкой истинного гиганта скандинавской стати, рыжебородого и веснушчатомордого.

— Жора, ты совсем уже одурел от наших гениев? — Лена вынырнула откуда-то из недр пьюще-жующей толпы и, прежде чем раствориться в ее противоположной части, заговорщически подмигнула Георгию: — Потерпи еще чуть-чуть, пять — десять минут.

Очутившись наконец на улице, Георгий несколько раз глубоко вдохнул морозный воздух. Лена поглядывала на него откровенно насмешливо и иронично.

— Ну и как тебе?

— Послушай, Леночка, я вовсе не собираюсь изображать из себя глубокомысленного знатока искусства. Более того, скажу честно, что я во всех этих вопросах — полный профан. Но на мой взгляд, то, что показывал ваш знаменитый Сережа, — серая, заунывная, посредственная и бездарная мазня!

— Ага! Вон ты как! Ну, может быть, в профессиональном смысле ты и профан, но уж в отсутствии интуиции тебе никак не откажешь!

— Не понял?

— А чего тут понимать? Предельно точная оценка. Заунывно и бездарно.

— Но почему же…

— А потому что он гонимый, зажимаемый, третируемый. Потому что его посредственные работы возводятся в символ борьбы с режимом, борьбы за свободу…

— Извини, но это уже политика.

— Разумеется, политика. А почему, ты думаешь, там был французский атташе по культуре, третий секретарь посольства ФРГ, десятка полтора западных корреспондентов?

— Позволь…

— Разумеется, и без ребят из вашего ведомства не обошлось. Двоих я точно знаю в лицо, возможно, были и другие.

— Хорошенькое дело!

— Да, извини, я была неправа. Не следовало приводить тебя на это сборище. Одно дело — когда вы присутствуете, так сказать, по долгу службы, а совсем другое — просто так, непонятно почему. Этого у вас там, наверху, могут и не понять. Обещаю, что больше ничего подобного не повторится.

— Что ты, Лена…

— Жора, я ведь не вчера на свет родилась!

И уж действительно, в чем никому не пришло бы в голову заподозрить молодую женщину — так это в наивности и простодушии. Коренная москвичка во множестве поколений, ироничная, хваткая, уверенная в себе, Леночка по праву, а вернее, по месту рождения ощущала свое почти что генетическое превосходство над провинциальными пришельцами, наводнившими ее любимую столицу. Впрочем, и определенные «права рождения» имели место: по материнской линии можно было достаточно далеко углубиться в историю весьма достойного и состоятельного купеческого рода. Со стороны же отца — и того чище: тщательно вуалируемые до поры до времени дворянские корни так и стремились вырваться на поверхность, что всегда являлось предметом озабоченности заведующего кафедрой политэкономии Московского авиационного института Станислава Юрьевича Литвинова. Избрав в ранней юности стезю преданного служения режиму, Станислав Юрьевич был, однако, достаточно гибок, чтобы не ограничиваться в своих лекциях и выступлениях прямолинейным вдалбливанием в юные — и, как правило, скептически настроенные — головы примитивных марксистско-ленинских постулатов. Замечательный оратор и дипломатичный партийный функционер, он умел, ни на йоту не отклоняясь от генеральной — на сегодняшний день — линии, создавать видимость объективного и прогрессивного подхода к любым острым вопросам. Добивался на своих лекциях атмосферы особой доверительности, искренности и как бы личной причастности каждого из присутствующих в аудитории к неординарным решениям банальных вопросов. Что тут скажешь? Талантливый человек, вынужденный, увы, в силу обстоятельств растрачивать свой талант на оболванивание — иначе и не назовешь, пусть даже это оболванивание достаточно тактичное и деликатное — доверчиво внимающих ему слушателей.

Ситуация «двойных стандартов», безусловно, проявлялась и в домашней атмосфере. Регулярно слушались «враждебные» голоса, в доме не переводилась самиздатная и тамиздатная литература, причем Станислав Юрьевич был искренним и убежденным поборником ограничения для широких масс доступа к подобной информации. Но одно дело — незрелые и легковерные «массы», а совершенно другое — лично он, опытный и закаленный идеологический работник и его семья. Впрочем, Евгению Мироновну Литвинову, доцента кафедры иностранных языков, вся эта диссидентщина не очень интересовала, скорее волновала по причине «как бы чего не случилось». Что же касается Лены, то с того времени, как ее стали допускать до знакомства со всякой «крамолой», чтение нелегальщины стало ее постоянным и любимым занятием.