Месть в конверте

— Конечно! Мы же товарищи по несчастью. Соломенные вдовы.

— Она приезжает к вам?

— Чаще я к ней. Она молодец, если бы не она, я бы уже утратила всякую надежду. Меня сломали. А она держится. Общество образовала, петиции пишет, интервью дает разным там «голосам».

— Скажите, Анна Николаевна, а дети у вас есть?

— У нас взрослый сын, Дмитрий. Но он живет за границей.

— Где именно, можно поинтересоваться?

— В Вене. Зовет меня к себе, но я не могу сейчас уехать. Я все-таки надеюсь…

— А он не приезжал в Россию?

— Приезжал, конечно, на процесс. А с тех пор… Он, знаете ли, очень тяжело пережил то, что произошло с отцом, и теперь, как бы это сказать… Не очень патриотично настроен. — Давыдова вздохнула. — А попросту говоря — возненавидел эту страну и ее власти предержащие.

Поремский едва заметно улыбнулся и черкнул закорючку в блокноте.

— Вы нам очень помогли, Анна Николаевна. Надеюсь, в следующий раз мы увидимся при более благоприятной ситуации.

— Даже не надейся! — рявкнул Турецкий в самое ухо Владимиру.

— Вы о чем, шеф? — переспросил Поремский, отодвигая телефон.

— Я вижу, что ты уже намылил лыжи в Вену скататься.

— Александр Борисович…

— Ладно, ладно, шучу. А кстати, хороший город! И, между прочим, уже второй раз всплывает в этом деле. Вся эта взрывная история с конвертами…

— Да, я помню. Бургомистр Вены…

— Нужно узнать, приезжал ли Дмитрий Валентинович Давыдов в Россию в интересующие нас числа. Ведь мать могла просто не знать.

— Я тоже сразу об этом подумал. Он обозлен на всех и на все.

— И вполне может захотеть отомстить. Теперь дальше. Как, ты говоришь, звали «доброго» гэбиста?

— Георгий Федорович.

— Да, сочетание не слишком частое. Может оказаться настоящим именем и отчеством. Попробуем что-нибудь разузнать.

— Что мне нужно делать, шеф?

— Вылетай в Москву. Мне кажется, главное ты там выяснил. А я, пока ты будешь лететь, съезжу познакомлюсь с госпожой Суворовой.

Однако знакомиться с Суворовой выпало также Поремскому: что-то не сработало в плане, составленном его шефом, Александром Борисовичем; сам Турецкий навестить Светлану не успел, и поэтому Владимир направился к ней прямиком из Домодедова.

Госпожа Суворова была настроена довольно агрессивно:

— Мы этого дела не оставим, так и знайте. Мой муж ни в чем не виноват, и мы намерены это доказать, в какие бы инстанции ни пришлось для этого обратиться, хоть в Организацию Объединенных Наций. А то, что произошло с моим мужем и с Валентином Давыдовым, есть не что иное, как попытка реставрации сталинизма, попытка возрождения диктатуры в России.

Было ясно, что этот текст она повторяет — с незначительными вариациями — не в первый и не во второй раз, а еще чувствовалась в ней — в ее интонациях, в голосе, выражении глаз — какая-то затаенная зверская усталость, проступавшая через весь ее напор.

— Позвольте узнать, кто это «мы»?

— Мы — это родственники пострадавших. Мы — это Московская Хельсинкская группа. Мы — это все мыслящие и чувствующие люди России, это все свободные люди всего мира.

«В газете работает», — подумал Поремский.

— Вы знакомы с Дмитрием Давыдовым?

— Конечно! Дима очень активно участвует во всех наших делах, обеспечивает связи с западной общественностью, поскольку сам живет на Западе.

— Его мать говорила, что он, наоборот, разочаровался и отстранился.

— Ни в коем случае! Он просто бережет мать, не хочет ее лишний раз волновать. Аня и так… ну неважно. «Разочаровался» — безусловно, и это еще мягко сказано. А вот «отстранился» — никогда!

— Когда Дмитрий в последний раз приезжал в Москву?

— А почему вы спрашиваете?

— Ответьте, пожалуйста. Или это секрет?

— Да нет… приезжал он… месяца четыре назад.

— А в последнюю неделю он не собирался в Россию?

— Н-н-насколько я знаю, нет.

— С этим ясно, спасибо. Светлана Аркадьевна, расскажите, пожалуйста, про Евгения Ивановича и Георгия Федоровича.

— О-о-о, а вы хорошо подготовились, на пятерку! Сразу видно, что выжали из бедной Анечки все, что смогли. Признайтесь, вас ведь именно это и интересует больше всего, а судьба наших мужей — так, чтоб разговор поддержать.

— Светлана, ну зачем вы так. — Владимира задело за живое. — Я ведь тоже человек, и даже надеюсь, довольно порядочный. Мне глубоко противна вся эта история, и я всецело на вашей стороне, так же как и вся наша команда, поверьте мне. Правда, сейчас от нас мало что зависит, потому что мы действительно — вы правы — расследуем другое дело.

— Извините, я не хотела, — взяла себя в руки Светлана. — Так какое дело вы расследуете?

— Об убийстве Евгения Ивановича Смирнова, генерала ФСБ, — зачем-то бухнул Поремский и тут же горько пожалел.

— Что-о-о?! Убийство? — Глаз Светланы вспыхнул недобрым огнем. — Я правда кое-что слышала про какие-то взрывы… но не знала, что жертва — это наш «друг» Евгений Иванович!

— Ну-у…

— Значит, теперь вы ищете, кто бы мог желать ему смерти. Но я вас разочарую. Никто из нас его не убивал — и я вам скажу почему. Евгений Иванович — пешка, никто, пустое место. Давыдова и моего мужа репрессировал не Евгений Иванович, а система, а с системой нужно бороться иными методами. И мы это делаем.