У меня нет привычки молиться, но я вспомнил, что сказал когда-то на могиле отца. Сегодня я мысленно повторил эти слова: «Прошу тебя, Господь, даруй ему упокоение, ибо он его заслужил. Это был порядочный, трудолюбивый человек, и я его любил».
Что кривить душой – Джон Грегори был для меня и наставником, и другом, и отцом.
Затем, не проронив ни слова, мы с Грималкин засыпали могилу. Тишину нарушал лишь звон наших лопат и стук земли по крышке деревянного гроба. Воздух был неподвижен. Даже птицы – и те умолкли.
Как только мы завершили наш скорбный труд, Грималкин занялась шрамом на моем лице. По причине, известной только ей одной, это следовало делать в темноте. Я сидел в пристроенной к дому кладовке.
– Не шевелись! – прошипела она. – Как бы больно тебе ни было, ты не должен двигаться.
Я почувствовал прикосновение ее пальца к моему лицу. Грималкин провела им вдоль всего шрама, который начинался прямо под левым глазом. Она едва слышно пробормотала три каких-то слова, и в моей левой щеке возникло странно ощущение: сначала это был лед, затем огонь. Резала ли она меня кинжалом или другим инструментом – я не знал. Но боль и впрямь казалась невыносимой. Потом по моему лицу потекла кровь.
И хотя сделать это было очень трудно, я не шелохнулся, хотя внутри меня все стенало и корчилось от боли. Позднее я посмотрел на себя в зеркало: Грималкин вскрыла шрам. По моему мнению, это выглядело еще ужаснее. Тем не менее я ее поблагодарил – мне было все равно, как я теперь выгляжу. Я чувствовал себя опустошенным, словно все мои эмоции умерли.
На рассвете мы с ней коротко попрощались. Кивнув мне, ведьма зашагала к своей лошади. Она не сказала, куда направляется и когда вернется. Я отказался помочь ей в борьбе с новой угрозой, так что, возможно, нашему временному союзу настал конец. Она вновь станет той, кем была всегда, – безжалостной убийцей. Увижу ли я ее когда-нибудь снова?
В ту ночь мне приснилась Алиса…