Месть женщины

Американка села на кровать, широко расставила ноги и завалилась на спину. Анджей к тому времени уже успел допятиться до двери и, сделав крутой разворот на все сто восемьдесят, прыжком очутился в коридоре. Он бежал, преследуемый душераздирающим криком американки. Старуха вопила по-английски, что ее пытался изнасиловать монтер, и ругалась по-испански.

Анджей выскочил через черный ход во внутренний дворик гостиницы. Мужик, пославший его в тридцать пятый номер, сидел на лавке возле безводного мраморного бассейна и курил.

— Что-то быстро ты управился, брат, — сказал он и удивленно поднял брови. — У старухи не п… а чугунная труба. После нее прибор нужно как минимум на две недели на прикол ставить…

Анджей молча направился к воротам, возле которых дежурил старый — из бывших гэбистов — вахтер. Этот старик, как успел выяснить Анджей, никогда не проверял документы на выходе и даже не глядел на выходивших. Тем более что обслуга огромной гостиницы менялась слишком часто для того, чтобы не превратиться в настоящий калейдоскоп носов, губ, кепок, шляп и т. п., которые под силу запомнить разве что компьютеру.

— Пока, — Анджей коротко кивнул сладко кемарившему в окошке старику и, перекинув ремень сумки через плечо, неторопливой походкой ступил на тротуар и смешался с по-летнему пестрой московской толпой.

Сью-младшая вместе с одним из своих постоянных клиентов, владельцем большого родео из Техаса, отправилась в увеселительную морскую прогулку в компании себе подобных женщин и их богатых спутников. Путешествие обещало быть веселым и довольно продолжительным — День Независимости праздновала вся Америка от малого до старого, от бедного до богатого, от грешного до праведного.

Сью любила подобные сборища и чувствовала себя как рыба в воде под похотливыми взглядами подвыпивших мужчин, ежедневно в поте лица зарабатывающих свои тысячи и десятки тысяч долларов, а потому в свободную минуту алчущих получить от жизни все возможное и даже больше.

Сью умела ладить с товарками, которые уважали в ней сильно развитое чувство собственного достоинства и полную независимость от мнения окружающих. К своим двадцати трем годам Сью превратилась в настоящую красавицу — рослую, длинноногую, отлично ухоженную. К ней крепко приклеилось прозвище «Танцовщица», которое дал ей несколько лет назад один богатый мексиканец, на чьем ранчо она прожила в неге и холе почти три месяца. Сью и на самом деле прекрасно танцевала.

Сейчас она томно полулежала в шезлонге у края бассейна, лениво листая «Vogue»^[6]. Блестящий, белый серыми пятнами купальник, похожий на шкуру экзотического зверя, оттенял ровный бархатистый загар девушки, светло-русые локоны были собраны в небрежный пучок на затылке, рука с дымящейся сигаретой свесилась почти до самого пола. Она сама была картинкой из того же «Vogue», и эта модная изысканность давалась ей без малейшей натуги и естественно, как дыхание.

Сью еще никогда не любила и даже не помышляла о любви в отличие от многих девушек ее возраста. «Любовь — это прежде всего секс, — думала она. — Это… это что-то довольно однообразное».

В последнее время Сью неожиданно почувствовала, что начинает пресыщаться теми удовольствиями, за которыми когда-то гонялась, круша на своем пути все препятствия.

На нее упала чья-то тень. Оторвавшись от журнала, Сью изящным неторопливым движением повернула свою длинную, без единой складки, шею и увидела высокого мужчину в белом костюме моряка.

— Мисс, вы рискуете обгореть, — поклонившись, сказал он. — Разрешите проводить вас под навес.

Он протянул ей руку, неожиданно для себя она взяла ее и мгновенно очутилась на ногах.

— Вы, если не ошибаюсь, капитан этого судна, — сказала она. — Будем знакомы. Меня зовут Розалинда.

Моряк снова поклонился и посмотрел на девушку внимательно и с любопытством. Они прошли под тент, где стояли столики с прохладительными напитками и фруктами и плетеные кресла. Здесь не было ни души — мужчины играли в карты в салоне, женщины либо отдыхали, либо занимались собой в ожидании вечерних празднеств.

Капитан снова посмотрел на Сью. У него были красивые темно-карие глаза, и Сью прочитала в них явный интерес к ее особе.

— Влюбились, кэп? Признайтесь, — сказала она со свойственной ей прямолинейностью.

— Сам не знаю, — пробормотал он, на мгновение опустив глаза. Но только на мгновение.

Сью протянула тонкую загорелую руку, накрыла ею ладонь моряка и, слегка сжав, моментально убрала.

Он вздрогнул. Смуглые щеки вспыхнули румянцем.

— Ты тоже мне нравишься, парень. Эй, а ты знаешь, кто я такая?

— Нет, но…

— Ты прав. Одна из райских птичек, ради которых снарядили в плаванье эту посудину. Из тех, что не сеют и не жнут, но их почему-то любят больше, чем домашних кур и индюшек. Ты семейный человек, кэп?

— Я живу с родителями и дочерью.

Сью тоненько хихикнула, запрокинув голову. Крупный светлый локон упал на ее голое плечо и рассыпался на блестящие прядки.

— А где та курочка, которая высидела яичко? Сбежала с павлином?

— Да. — В горле моряка что-то булькнуло, и Сью обратила внимание, как он стиснул в кулак лежавшую на столике руку.