Месть женщины

Он ехал в метро, чтоб уйти от слежки, если таковая велась. Это была та самая игра, которая возвращала его в дни молодости. Человек, к которому он ехал, знал его еще по материалам о конфликте вокруг Суэцкого канала и уважал за профессионализм.

— Написано здорово, но ты делаешь слишком далеко идущие выводы, — сказал Ронни, с ходу прочитав статью. — Мне кажется, здешняя система нерушима. По крайней мере, в обозримом будущем.

— Мне самому так казалось до недавних пор, — сказал Анджей, с удовольствием закуривая настоящие сигареты «Мальборо». — До первого гроба, доставленного с театра военных действий в город, где я жил последние несколько лет. Крах произойдет не сейчас, и агония продлится долго, но, поверь мне, когда это случится, на защиту старого выйдут единицы против тысяч и тысяч тех, кто будет его ниспровергать. Порой я готов был поверить в то, что план этой агрессии был разработан в кабинетах Центрального Разведывательного Управления. Но слишком уж это смахивает на шпионские сериалы.

— Когда дело касается внешней политики, слишком не бывает ничего, — возразил Ронни, засовывая статью себе в папку. — У нас в Америке ты вряд ли найдешь много единомышленников, однако уверен, большинству это будет интересно. Ты хотел поговорить со мной о чем-то еще?

— Да. Я бы хотел вернуться.

— Вот как? — Ронни удивленно глянул на Анджея поверх своих очков. — И когда?

— Чем скорее, тем лучше. Разумеется, без лишнего шума. Я бы не хотел стать причиной очередной антисоветской кампании.

— Да, последнее время их слишком много и не все по делу. Как будто в мире существует государство, которое бы не ущемляло прав своих граждан.

— Самое интересное, что в Штатах я чувствовал это острее, чем здесь.

— И чем ты это можешь объяснить? — с нескрываемым интересом спросил Ронни.

— Нашим славянским менталитетом. Тебе приходилось когда-нибудь слышать выражение: «Я — как все?» Нет? А здесь оно звучит на каждом шагу. Все живут в тесноте, и я тоже. Все стоят в очереди. Все получают мало денег. Ну, и так далее. И от этого становится легче жить. Я не знаю, к какой расе принадлежал самый первый идеолог христианской религии, однако эти идеи расцвели пышным цветом именно в России. Вы, американцы, всерьез относитесь только к деньгам, мы, русские, лишенные возможности их зарабатывать, пытаемся наполнить жизнь нематериальным смыслом. Первые христиане, как ты помнишь, были рабами. Ронни, американцы должны помочь русским увидеть себя со стороны.

Анастасия Ивановна летала по Москве как на крыльях. Ей нравились просторные светлые магазины, улицы, запруженные нарядными красивыми людьми, она с удовольствием вдыхала запах выхлопных газов… В их городе даже в центре всегда пахло цветами или мокрой корой деревьев, а зимой воздух словно был пропитан запахом антоновских яблок.

«Да тут же все есть, — думала она, глядя на прилавки больших магазинов. — Три-четыре сорта колбасы, куры, везде сливочное масло… Вот бы у нас так было. Настоящий коммунизм».

В их городе почти все продукты распределялись по карточкам. Это произошло как-то незаметно, и многие даже испытали облегчение от того, что исчезли километровые очереди. Те, кто ездил в командировку или в гости в Москву и Ленинград, рассказывали об изобилии в столичных магазинах. Таких, кто был за границей, Анастасия Ивановна пока не встречала. Она считала по своей наивности, что жизнь в Москве ничуть не хуже жизни в Париже или любой другой столице цивилизованного мира. Возможно, даже лучше, думала она. По крайней мере, в Москве чище.

Так писали в газетах и журналах побывавшие за рубежом. У Анастасии Ивановны не было причин не верить этим людям. Подтверждением тому, что жизнь в нашей стране лучше, чем на Западе, служил выбор ее мужа. Она была достаточно самокритична, чтоб не верить в то, что он принял советское гражданство из-за любви к ней.

Правда, минувшей ночью она в это почти поверила.

Ей было стыдно своего уже немолодого тела, и она попросила мужа погасить свет. Только когда он это сделал, сняла ночную рубашку и, аккуратно сложив, положила на тумбочку возле кровати.

От него пахло коньяком и сигаретами. Эти запахи перенесли Анастасию Ивановну в какой-то иной мир, в котором жили любимые киногерои, дикторы Центрального телевидения, эстрадные певцы… За долгие годы одиночества она привыкла расходовать на них запас любви и принимать на свой счет растиражированную на всю страну улыбку, наигранно-заинтересованный взгляд и даже слова любви. Потом, когда появился Анджей, когда она поняла, что полюбила его и очень боится потерять, Анастасия Ивановна приказала своей плоти молчать. Плоть оказалась послушной. Анастасию Ивановну целиком поглотили духовные взаимоотношения с мужем, она была покорена его чуткостью, и все остальное отошло на задний план.

И вот теперь ее тело хочет мужчина, которому она давно отдалась душой.

Ей стало не по себе. Она напряглась. И когда его ладонь коснулась ее живота, попыталась вобрать его под ребра.

— Не надо, — сказал Анджей. — Ты нравишься мне такой, какая есть. Я не хочу никакой другой женщины.