Цыган вздрогнул, закашлялся, глаза его стали закатываться.
– Дай мне лютню, Дрю, – прошептал Стрига. – Я должен… сложить балладу… о Южнике… пока не погрузился в вечный сон.
Дрю наклонился к старику, прошептал в самое ухо умирающего:
– Я поищу ее, Стрига, обещаю.
Дрю поднялся на ноги, посмотрел на старого менестреля. Глаза цыгана были закрыты, голова склонилась на плечо, казалось, Стрига не умер, а просто уснул. Дрю отпустил руку цыгана, поправил упавшую ему на лоб седую прядь.
– Мы должны похоронить его, – сказал Дрю. Он не знал этого человека, обменялся с ним всего лишь десятком слов, но чувствовал в сердце боль утраты. Он только что потерял того, кого успел полюбить, хотя фактически и не знал его.
– Ага, – согласился Красный Руфус, а Мило просто молча продолжал смотреть на умершего цыгана.
Дрю оглянулся, потянулся к телу лежавшего рядом Лесовика, соскреб с его кожи комок грязи.
– У меня есть идея, – произнес он, разминая этот комок в руке. – Кажется, я знаю, как нам устроить свидание с Валой.
Глава 8
Лагерь Белого Медведя
Хотя Пастуший зал не был одним из дворцов Айсгартена, он показался очень уютным путникам, только что спустившимся с обледеневших горных склонов. Да, дворцом этот зал назвать было трудно, но здесь, по крайней мере, было тепло. Некогда это сооружение служило пристанищем для отважных местных жителей, трудившихся в горах Уайтпикс, давалл им возможность укрыться от лютого холода и ветра. Сейчас этот домик был переполнен людьми. Возле горящего посреди зала костра сидел Белый Медведь в окружении своих придворных – хотя от костра распространялись волны тепла, атмосфера в зале оставалась весьма прохладной.
– Я бы назвал твой поступок несколько дерзким, кузен, – сказал герцог Генрик, неласково глядя сквозь огонь на Бергана.
– Нам больше некуда было идти, не к кому обратиться, – резко ответил лорд из Брекенхольма. – Ваша доброта и отзывчивость широко известны, ваша светлость.
Двое верлордов были не похожи друг на друга, как уголек и мел. Хотя Берган за последнее время сильно исхудал, он все же оставался широкоплечим статным воином с рыжей, слегка поредевшей от недоедания, припудренной сединой бородой, с обвисшими, скрывающими рот усами. Генрик был на голову выше своего кузена, поджарый, чисто выбритый, с белыми, гладко зачесанными на висках волосами, на которых поблескивала выкованная из стурмландской стали корона. Кожа Генрика была гладкой, чистой – лицо Бергана обветренным и покрасневшим. Одинаковыми были лишь их плоские широкие носы и пристально сверлящие собеседника маленькие карие глазки.
– Ты полагаешь, что я не смогу прогнать тебя при нынешних обстоятельствах, верно?
– Надо понимать, ты так и не простил меня за преступления, которые я, по твоему мнению, совершил много лет назад?
Генрик помолчал, обдумывая слова Бергана, затем заговорил, указывая на герцога пальцем.
– Надеюсь, совесть продолжает мучить тебя за то, что ты предал Вергара. Впустив Леопольда в Хайклифф, ты открыл ему дорогу к трону. Твое малодушие стало причиной бед, которые обрушились после этого на все Семиземелье, кузен.
– Я не был трусом! – воскликнул Берган. – Просто такая уж сложилась тогда ситуация. Вергар завяз в войне против Омира, оставив свою страну беззащитной. Взятие Хайклиффа Львом было вопросом времени. Я мог бы бросить против Леопольда все свои силы, но все равно ничего не добился бы этим, только своих людей потерял.
– Но, по крайней мере, ты мог бы попытаться. Славная смерть почетнее бесславного существования.
Берган зарычал, грудь его начала расширяться, показались грозные клыки.
– Королева Амелия и ее дети уже оказались в заложниках Леопольда, а бастийцы захватили Хайклифф. Они выдвинули условия, которые я должен был передать Вергару. Откуда мне было знать, что Леопольд не сдержит своих обещаний?
– Те дети были убиты Львом, как и сам Вергар, – сказал Генрик. В его глазах плясали отблески пламени.
Берган неожиданно вскочил, топнул ногой, подняв тучу искр, склонился над костром, и Генрик отклонился назад, напуганный яростью, исходившей от Бурого Медведя из Дайрвуда. Офицеры Белого Медведя немедленно обнажили оружие, готовые защищать своего господина, Карвер и Фрай вытащили свои клинки. Гектор и его телохранители отступили в сторону, с тревогой наблюдая за происходящим, опасаясь того, что сейчас может произойти. Герцог Генрик поднял руку, призывая своих офицеров сохранять спокойствие.
– Не было дня, чтобы я не вспомнил о них! – воскликнул Берган, и на его глазах заблестели слезы. – Я любил Вергара как брата, Амелию как свою сестру, а их детей – как своих собственных! Не говори мне о безумных выходках Леопольда, не напоминай мне о его преступлениях, Генрик!
Берган пошатнулся, глядя на огонь, возвращаясь мыслями в прошлое. Языки пламени танцевали, и в их отблесках перед Берганом вставал горящий в тронном зале Хайклиффа камин, и другой огонь, пожравший детей Волка.
– Я до сих пор вижу их лица, – прошептал Берган.