Места не столь населенные

Магазин новый знаешь как ставили? Сроку было – две недели, в самый раз. А дело в ноябре, дальше работы никакой, все равно распускать всех. Так я сказал: мужики, за три дня сделаете – по ящику водки каждому сверху. Вечером иду – они уж рубероид на крыше стелют и ручку дверную прикручивают… Заноси – торгуй. Вот тебе и весь мотив, и талант управления. Случай тоже был… Ерунда. Год-два поворочаемся, лес есть, работа есть. Мост вот сдали… Ну как сдали… На бумаге сдали, а так-то еще и дорогу не отсыпали… Главе ведь наверх отчитаться надо – сдали. А на меня ножкой топает. Ты, говорю, не топай. Давай, говорю, как звери, драться, давай рвать друг друга… Ты если власть, так ты властвуй. А не хошь – добро пожаловать, сучкорубы завсегда нужны…

Гена Кашин

Дневниковые записи

21 июля

Прокопьев день. Был на чтениях. Тошно. Усыхаем на глазах. Делом не получается, словом пробуем. Словом тут не взять, тонет все. От такой жизни кто в веру, кто в безверие.

Я думаю – природа. Мы как плесень тут, от сырости завелись, не более.

Были и были, не стало – и ладно, вроде как и чище стало. Обидно.

22 июля

А подумать – чего обидно-то? Значит, надо так. Может, и в самом деле неэффективные мы, неперспективные? Твари бестолковые, дрожащие.

Не спасет никого деревня, нас самих бы спас кто. Скучные мы, без выдумки.

А стучит в голове, свербит: жить, жить! Где-то там кипит, проходит жизнь, и даже уже не проходит, а уже прошла.

Мы ж со спутниковым телевидением теперь, насмотрелись красот. А по такой жизни, ребята, за радость посмотреть, потом глаза прикрыть и представлять, представлять, представлять.

23 июля

Допустим так: море. Обязательно море. Пусть. Хотя бы недалеко. Кафе под открытым небом. Испанская речь. Кальвадос. Кофе. Белая посуда на синем. Белая ткань трепещет и рвется на ветру. И тем четче, контрастней – смуглая кожа руки. Ее руки. И цвет глаз, и свет глаз, и свет изнутри. Разрешите представиться – разрешаю. Озон и электричество в воздухе прямо здесь и кругом. Автомобиль с открытым верхом. Лететь. Вдоль берега, по кромке бежать. И, чувствуя встречный ветер, бежать быстрей.

Жить, жить, жить.

Восход в горах и закат в пустыне, и табло аэропорта и твой рейс, и прекрасное уже не далёко, а под ногами. И цветные открытки, и открыточные виды. Проиграться в казино, ночевать под мостом. И пусть даже война: ползком по земле в грязи по нижнюю губу, снаряд слева, снаряд справа, ползти, сзади свои, и впереди чужие, и все ясно как день. И по глупости попасть в плен, заделаться предателем – все лучше, чем никем, – и дождаться кары, и уже поставленным к стенке что-то крикнуть этакое.

Дрожать, как собака, поймавшая след.

Или Нью-Йорк: крохотная квартира с узкими оконцами и круглосуточный шум-гам за окном, и китайская еда в коробочках и вообще – Америка и обе Америки, по широкой дороге, и по узкой дороге, и не по дороге вовсе – автостопом в джунгли, ловить дождь пересохшими губами, и есть все, что шевелится, и, прорубаясь мачете, выйти к водопаду, и за завесой воды найти вход в пещеру, а там…

Налегке идти и не иметь ничего.

Сидеть на пешеходной улице, играть на шарманке и только этим разбавлять окружающую тишину, всех знать и быть знакомым – всем, стать по хорошему поводу местной достопримечательностью, стать завсегдатаем ресторана или хотя бы чего-нибудь, знать миллион историй и пять языков, и вид иметь, и иметь всех в виду, и видеть насквозь, и самому прозрачным быть, звонким и пружинистым.

Как же, ребята, хочется жить.

24 июля

Мы с Бобиным это придумали – школу подпалить. Решились.

Сейчас же как: если нет работы, ее надо придумать. Мы рассчитали всё: новую строить – область денег даст, обязательно даст, а деревне – работа, и можно жить, год и два. Мы ведь всё по привычке непонятной считаем, что нам тут только ночь простоять да день продержаться, а там лучше станет.

Время выбрали – майские выходные. И чтоб без жертв, и чтоб занялось получше, пока заметят, и дорога размыта, не подъехать.

Траву подсветили, на углы бензина плеснули и дёру.

Кто ж знал, что в кочергарке Коля Розочка отсыпается. Впрочем, вышло бы даже и убедительней, хоть на него спиши, хоть на траву.

А тут Петя. Он единственный у нас с привычкой гулять просто так, без цели. Бросился он, лопату схватил, давай землей забрасывать. Поздно, не забросаешь. Он к колодцу – а высох колодец, ушла вода.

И видит он тут во дворе машину ассенизаторскую. Говнокачку то есть. Ребята-школьники на ней ездить учатся.

Тут уже и народ сбежался, ключи нашли. Завел машину, к реке надо ехать за водой. А как поедешь? Вниз-то – да, а наверх, да еще и полный, не въехать никак.

Тут мы с Бобиным, рожи подлые, переглянулись.

Сделали дело, будем жить.

Стоим, любуемся, расстройство изображаем.

А вот и нет. Догадался Петя. Подгоняет он машину к школьному сортиру, накачивает полную цистерну, да ка-а-ак обкатит всю школу. Аж зашкворчало…

Вылезает герой из кабины и на нас с Бобиным смотрит. А мы на него. А он на нас.