Места не столь населенные

В одиночестве Алек сидел недолго. Вертлявый и суетливый старик, похожий на гнома, опустился напротив. Шапка его седых волос смотрелась инородно и неправдиво, пухло. В неровной поросли щек, колеблясь, желтели табачные крошки.

– Я вот думаю, человечество когда-нибудь через пьянство кончится, – сказал старик, подмигнув.

Вопросительный знак в конце фразы хоть и был в треть обычного, но слышался явно и приглашающе.

– Чего вдруг через пьянство? – возразил Алек.

– Так ведь нельзя же столько пить. Возьмем, к примеру, русского человека…

– За что возьмем?

– Так вот в том-то и дело, что брать русского человека уже практически не за что, истончился русский человек, обтрепался, обветшал… Или вот можно еще как в школьной задачке взять, за «икс». Берем русского человека за «икс», хорошо звучит?

– Хорошо. Ведь это же действительно «икс», только географически определенный.

– То есть?

– Я имею в виду, что кто здесь живет – тот и русский, будь он хоть китаец. Следовательно…

Разговор прервался шумом бессильной драки. Двое покатились по полу меж столов, матерясь. Один лез другому в рот кривыми пальцами, словно пытаясь что-то достать.

– Во дают, – сказал Алек.

– Дела, – ответил старик.

Драчунов со смехом вынесли, не разнимая.

Алек рассказал старику историю своих злоключений.

– А ты его убей, – сказал старик и бросил щепоть соли в кружку. – Где, говоришь, он работает?

– Водитель он, на бензовозе ездит.

– Тю-ю-ю… Так тут случай чистый… На каждом бензовозе цепь до земли висит, статику снимать. Видел? Берешь провод, метров тридцать. Идешь на объездную дорогу, они все там ездят. Бросаешь «соплю» на ЛЭП… Сообразишь?

– Соображу.

– Ну и вот. Провод под напрягой поперек дороги прокидываешь. И сиди, поджидай.

Старик поднялся, крутанул кепку:

– Ну, бывай.

Немного спустя поднялся и Алек. Спускаясь с крыльца, прикинул: «А и в самом деле, убить бы его. Баба с возу – кобыле легче».

Путь стоял неблизкий. В сумерках остывали пустынные улицы. Тишину нарушал лишь игольчатый комариный писк да перестук колес дальнего поезда.

«А все-таки человек – занятное существо, – подумал Алек, пройдя пару кварталов. – Не буду я его убивать. Поговорю с ним. Найду слова. Неужели не поймет?»

Жадно скурив у подъезда последнюю сигарету, Алек поднялся к себе, разделся и лег.

«Нет, даже говорить я с ним не буду, а напишу письмо. Так верней».

Засыпая, Алек подбирал первые слова для письма. В голове почему-то вертелось «Податель сего,»; именно так – с запятой – и вертелось, и Алек хотел уже было тому раздражиться, но не успел, потому что заснул.

Помериться пи

Женщины здесь не бывают и не живут. Последних видели с полгода назад: из подъезда, медленно ступая по выгибающимся доскам мостков, вышла Валя по прозвищу Камбала. На лице ее, перетянутом крест-накрест путами сбившихся волос, засыхали змейки кровяных струек. Под локоть ее поддерживала мать.

– Вот и выходи замуж так, – повторяла она с успокаивающей скорее самое себя, чем дочь, интонацией, дергая в разные стороны полу вытертого халата. – Вот и выходи замуж так.

Вслед им из окна третьего этажа летели скомканные газеты, сувенирные блюдца и не поддающийся определению мелкий мусор. Метанием занимался Вова по прозвищу Клепа, с неделю как – Валин муж. Он был неаккуратно подшофе и силился что-то сказать, но лишь вывешивался по пояс из окна и болтался, как собачий язык на жаре, рискуя упасть вниз, в самое глубокое место огромной черной лужи. От падения спасал Сергей, Вовин брат-близнец, одной рукой державший того за майку, а второй – двигавший сигарету во рту, не меняя выражения лица.

Лужа эта была местной достопримечательностью. Она не высыхала летом и не замерзала зимой. Появилась она незаметно, в одну из ночей, и с той поры не отдала ни пяди земли. По ее поверхности от центра к краям ходили, пузырясь, тяжелые волны, разгоняя и крутя бутылки, щепки и желто-серые комки слизи. Однажды дворники высыпали в лужу две тонны песка, но там, внутри, только чавкнуло, как чавкает бездонный кисель Востока на все попытки Запада что-то в этом плане предпринять.

А потом и дворники перестали здесь бывать. Город устал пугаться дому-развалюхе, и чувство это стало взаимным. И, как часто бывает с уставшими ужасаться, сталкиваясь ежедневно нос к носу, они перестали замечать друг друга, скинули со счетов и вычеркнули из поля зрения. Дом внесли в план на снос, но сносить не спешили, рассудив крепко, по-хозяйски: чего суетиться, сам упадет. А между прочим, домов таких больше во всей области не найти: трехэтажный, по квартире на этаже, с одним подъездом. Нет таких больше.

Когда-то здесь жила не одна семья, человек двадцать. Но кто-то умер, кто-то уехал навсегда, а кто успел и вовремя переселиться, устроиться, почуяв, к чему все идет. Так крысы бегут с тонущего корабля, так из треснутого ореха выпадет-то одна пустая труха да дрянь, а останется – само ядро.

Ядро составляют близнецы – третий этаж, Максим Петрович – второй и Алек – первый. Нельзя сказать, что многое их объединяет. Разве что вот сквозная дыра метр на метр в ванной – по всем этажам – дала им повод для общения.