Места здесь тихие

— В общем, так. С утра следующего дня она уехала на работу, а вечером не вернулась.

— А муж что же? — спросил Стас.

— Так и муж сгинул, сейчас в розыске. Следующей ночью дом полыхнул.

— Поджог? И что, никто не слышал?

— Собак перерезали — и запалили. Вскоре, километрах в десяти отсюда, на законсервированном мусорном полигоне нашли труп, практически с ручательством — жены Сороки.

— Практически с ручательством — это почему? — уточнил Гуров.

— Ну… отпечатки пальцев она нигде не сдавала, зубы лечила где придется, документов при трупе не было, а лицо уж больно сильно пострадало.

— Собаки? Крысы?

Кривя рот и тщательно взвешивая слова, Абдула сообщил:

— Крупные клыки, крупнее собачьих.

Помолчали.

— Так называемый Илья, вы что-то крутите и темните. Так и говорите: волков у нас тут столько, что аж под окнами воют.

— Да откуда им тут взяться, волкам, — как-то тоскливо отозвался Абдула, запуская пальцы в свои кудри. — Они тут с голоду бы померли тотчас. Нет их. Да и скрыться им негде, ведь кажется только, что леса, на деле-то все зажато: бетонные шоссе-кольца старые и новое кольцо. Питаться нечем, прятаться негде — биологически невозможно.

Однако Станислав не отвязывался:

— Воет-то кто? Кого Катя боится? Хулиганье? Оборотни?

Абдулаев с улыбкой заметил:

— Господин полковник, мы же с вами современные люди, что характерно, оба с высшим образованием, так?

— Так, — заверил Лев Иванович. — Воет-то кто? Конкретно? К тому же если существование оборотней под вопросом, то хулиганье-то существует…

— …Доказано кодексами и практикой, — завершил Крячко мысль. — Ну, будем говорить?

— Имейте в виду, я не чокнутый. Не состою, не употребляю. Давно уж, — зачем-то подчеркнул Илья.

— По твоему поведению это очевидно, — успокоил Станислав. — Дальше давай.

Глава 27

Абдула замешкался, подумав, потом начал, тщательно подбирая слова.

— Видите ли, тут леса, и с интернетом туго. Малолюдно. Вот посидит-посидит иной в доме, особенно осенью, зимой, когда руки ничем не заняты, а читать давно отучился, тогда только и остается — или квасить, или что покруче, кислоты какой. Закладчики местные забурели, на собственных авто разъезжают, особо не боясь, — постов тут нет, отделение далеко, пока наряд доедет — сто раз можно свалить.

Хромая, он подошел к окну, Станислав напрягся, нащупав оружие, — но Ильяс, бросив беглый взгляд в светлую летнюю ночь, лишь задернул занавески.

— Употребление такого рода нирваны, жидкой или газообразной, иной раз порождает, понимаете…

Гуров призвал к порядку, уже порядком устало:

— Абдулаев, да хватит уж, что вы как барышня, вокруг да около. Мы с вами профессионалы — надеюсь, вы таковым и остались. Излагайте факты.

Рассказчик хлопнул по столу:

— Вы правы. Отсутствие справки из пэ-эн-дэ означает отсутствие помешательства. Вот факты: в округе масса угро-финских капищ, здесь стадами пасутся альтернативно одаренные. Пьянство и наркомания, помноженные на ложные воспоминания об «истоках», вполне способны породить специфические помешательства.

— Какого рода? — спросил Крячко. — Буйные, тихие?

— У всех по-разному. Вот вы с Катей чаи гоняли, наверняка она вам вывалила целый ушат угро-финский.

— Было дело, — согласился Крячко, — допустим.

— У нее тихое помешательство. Но собираются тут и другие, разной степени одержимости. В основном просто танцы, жратва и оргии с выпивкой, под этнозавывания. Каждый по-своему к корням возвращается, безжалостно подрезанным цивилизацией.

— Весело у вас тут.

— Ничего, к этому привыкаешь, — пояснил Абдула. — Волхвы эти, если угодно, как сейчас модно, нередко идентифицируют себя кто как птиц, кто кабанов, ну а кто и волков.

— Абдула, постыдились бы, — мягко напомнил Лев Иванович.

Илья прищурился, потом, спохватившись, опустил длинные девичьи ресницы:

— Я так понимаю, господа, что во времена вашего обучения больше налегали на историю марксизма-ленинизма. Видите ли, с тех пор наука куда как далеко продвинулась. Про тотемизм слышали чего-нибудь?

— Это байки о том, что мы произошли от медведей и кенгуру? — уточнил Станислав.

— Да, как я и полагал, — кивнул Илья, — убежденьице из тихого, недоразвитого, но напыщенного девятнадцатого века. Что в древности уж такие люди были глупые и необразованные, что не отличали себя от кенгуру. Или то, что проныру именовали сыном лиса, потом детки народились — стали внуками лиса, а там и самого лиса стали почитать как предка? Так, нет?

— Нечто в этом роде.

— Нет, именно это. Или для сексуально озабоченного века двадцатого достаточно было Фрейда, как это там… Тотем — это папа, убитый сыновьями исключительно для того, чтобы овладеть его женами. Верно излагаю?

— Дикарская религия.

Абдула усмехнулся:

— Может, не ко времени замечание. Однако иной современный «белый воротничок», у которого все интересы в зоне комфорта и погони за минутным кайфом, — куда больший дикарь, чем тот же вечно голодный недобиток-абориген, который, сидя в резервации, думает только о смысле бытия. О том, как бы после смерти вернуться к предку-тотему.

— Волку или кенгуру?

Абдула вздохнул: