Рита Михайловна торопливо выдернула ключ из рук Глаши и протянула его мне. Причем не я спустился за ключом, а она подала его мне, поднявшись по лесенке. Я отпер дверь, и Коля бросился мне на шею. Он действительно ужасно выглядел, был бледен, всклокочен, с запекшимися губами.
– Они заперли меня, – повторял он, – сперва дома, а потом перевезли сюда… Как арестанта или душевнобольного… я никогда, никогда им этого не прощу… Слышишь, ты, сука…– крикнул он в пролет лестницы,– я не желаю вас знать… Тебя и того сталинского стукача… Я не признаю его отцом…
Я слышал, как внизу заплакала Рита Михайловна.
– Не надо так, Коля, – сказал я, – успокойся…
– Кто мне теперь поверит, что я не стукач, – говорил Коля, – бросил друзей… Они мне укол сделали, и я заснул… Они подло, подло меня сюда перевезли и заперли… Что подумают ребята, что подумает Щусев?…
– Об этом потом, – сказал я. – Сейчас успокойся… Никто о тебе дурно не думает.
– Правда? – радостно вскрикнул Коля.– А мне так было ужасно… Я проснулся здесь и все понял… Какое это ужасное чувство предателя…
– Ты не предатель, Коля, – сказал я, – ты по-настоящему честный человек… Только не надо так ругать родителей.
– Я их не признаю, – снова начал возбуждаться Коля, – я сам виноват… Мне давно надо было уйти, но я не мог расстаться с этим подлым уютом… В общежитие, в рабочее общежитие уйти…
– Пригласите его погулять, – осторожно и робко подсказала снизу Рита Михайловна, – если он даст слово, что не убежит.
– Молчи, – снова крикнул Коля, – домашняя наушница… Домашнее КГБ…
– Действительно, пойдем погуляем, – сказал я. – Ты бледен и дурно выглядишь… А бежать он никуда не собирается,– сказал я якобы сердито Рите Михайловне, мол, оскорбляющей Колю такими подозрениями.
– Да, это верно, -сказал Коля. – Сейчас мы с тобой пойдем (он говорил мне «ты», но это в порыве, это в высшем доверии, и меня подобное не коробило). Нам поговорить надо, я очень с тобой поговорить хочу.
Он спустился вниз и прошел вслед за мной, по-моему, умышленно толкнув мать плечом так сильно, что она едва удержалась за перила.
– Ты его, Коля, к озеру поведи, – невзирая на грубости сына и в беспокойстве за него, как-то униженно сказала Рита Михайловна.
– Тебя не спрашивают, – оборвал ее Коля и вышел на крыльцо.
– Идите за ним, – шепнула мне Рита Михайловна, – ни на шаг не отставайте, прошу вас…
– Все будет хорошо,-сказал я, несколько даже покровительственно.
– Как я вам благодарна, – сказала Рита Михайловна, – вас попросту сам Бог послал.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
– Ну что там? – жадно набросился на меня Коля, едва по тропинке мы углубились в лес.– Тебя Щусев прислал?
– Нет, – сказал я. – И вообще о Щусеве тебе надо кое-что переосмыслить.
– То есть? – настороженно остановился Коля. Я посмотрел на Колю и понял, что начало разговора выбрано мною неудачно и торопливо.
– Он очень болен, – нашелся я.
– Да, – сказал Коля. – На нем живого места нет. Его зверски пытали сталинские палачи… Его брали за руки и за ноги, а потом отпускали, и он ударялся о землю… У них был такой способ в концлагере.