– Я тебя ни в чем, Гоша, не подозреваю, – неловко потупясь, сказал Коля и покраснел, ибо в действительности такое подозрение у него явно мелькнуло. Он уже отступал и сломался. Я знал, что он сейчас начнет замаливать свои несправедливости, нанесенные мне, станет со мной предельно ласков, предупредителен.
– Может быть, ты думаешь, что я стукач? (Только грубо и прямо, с такими юношами только грубо и «по-честному».)
– Видишь ли, Гоша, – сказал Коля, – ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь. Я несколько дней не разговаривал с Машей, когда она о тебе дурно отозвалась (все-таки как он наивен и как силен в нем юноша), но пойми,– продолжал Коля,– твой приезд так неожидан… Хоть я сперва на порыве и обрадовался…
– А сейчас уже не рад, – сказал я резко и с обидой (надо было не упускать инициативу).
– Что ты, я рад, – заторопился Коля. – Просто мне не очень понятно…
– Щусев болен, – сказал я, – он лежит… И потому делами организации занимаюсь я… Каким образом я здесь? В Москве проездом был Висовин…
– Христофор? – обрадованно крикнул Коля.– Он приехал?…
– Я ведь сказал – проездом. Он меня и познакомил с вашей семьей.
– Да, он бывал у нас в доме, – сказал Коля. – Но странно другое… Ведь мама всегда к нему относилась плохо…
– Мне удалось поговорить с Ритой Михайловной и многое ей разъяснить… Ты будь с ней повежливей, она человек иной формации, многое воспринимает по-иному…
Вообще– то по части доводов своих я нес ахинею, но, странное дело, едва я оставил анализ и начал говорить с Колей легко и необдуманно, как он мне поверил и даже раскаялся в прежнем неверии. А раскаяние этих юношей, как сказано уже, самый благодатный материал для тех, против кого они, по их мнению, совершили несправедливость. И если б не пытки, которым подвергался в концлагере Щусев и которые были для него вечной рентой, по крайней мере, в глазах Коли, то уверен, что именно в данный момент раскаяния Коли из-за нанесенных мне обид я бы сумел оторвать этого юношу от Щусева и опорочить окончательно в Колиных глазах. Но и сделанного было достаточно, тем более учитывая так неудачно начатый разговор.
– Что же далее? – спросил Коля.
– Далее будем отдыхать, – сказал я, – купаться, загорать…
– Ты останешься здесь? – спросил Коля.
– Останусь, – ответил я.
– Хорошо как, – искренне обрадовался Коля, но тут же стал серьезным.– Тебя ищут? – оглядевшись, шепотом спросил он.
– Давай купаться, Коля, – сказал я, – и не думай ни о чем, все хорошо.
– Понятно, – многозначительно сказал Коля. – Знаешь, Гоша, родители хотят поместить меня в клинику лечиться… Особенно мама настаивает.
– Мама тебе добра желает, – сказал я банальность, которая тем не менее на Колю оказала воздействие.– Ты должен перед ней извиниться… При всех, при шофере ты ругал ее так грубо…
– Это верно, – сказал Коля. – Это действительно верно… Я, пожалуй, пойду… Я сейчас подумал, как это ужасно… Мама человек странный, но я не имел права. Мне так нехорошо на душе вдруг стало, меня это мучает… Ты купайся в озере, тут вода хорошая, а я пойду.
– Подожди, Коля, – крикнул я ему вслед.
Произошел явный пережим в другую сторону. Кто знает, что скажет этот честный истеричный мальчик, а особенно что скажет растроганная, также истеричная Рита Михайловна. (Она, безусловно, будет растрогана и все простит. И «суку» и все остальное.) Но не зацепит ли она на порыве Щусева, чего делать никак нельзя, учитывая глубокое уважение Коли к пыткам Платона в концлагере. Нет, примирение матери и сына никак нельзя оставлять бесконтрольным, да и вообще неплохо бы «сбить темп», то есть, чтоб Коля несколько отдышался от овладевшего им вихря всевозможных раскаяний и по отношению ко мне, и по отношению к оскорбленной им матери.
– Коля, – крикнул я, – Коля, подожди.
Но белая Колина рубашка уже мелькала далеко в лесу. Я побежал изо всех сил и схватил Колю за руку, причем невольно стиснув сильнее обычного, так что он даже сморщился и посмотрел на меня опять с тревогой. Мы оба тяжело дышали от бега.
– Что? – спросил Коля.
– Я тоже виноват перед твоей матерью, – сказал я первую пришедшую в голову нелепость, – и тоже хотел бы извиниться… Мы вместе…
– Нет, – сказал Коля, проявляя вдруг строптивость, – не знаю, в чем ты виноват, но я так ужасно… Я бы наедине…
– А вот и она, – крикнул я громко, привлекая внимание Риты Михайловны, которая нервно ходила у дачного забора. (Коля так быстро бежал, что мы успели пересечь весь лес и почти добежали к даче, пока я его догнал.) – Рита Михайловна, – крикнул я, – мы с Колей хотели бы извиниться перед вами…