Место

Кажется невероятным, но этого простого и удачного объяснения не было у меня в начале разговора. Тем не менее я рискнул начать разговор, рассчитывая найти решение в процессе. И риск оказался оправданным. Коля был успокоен, и всякое подозрение с его стороны было нейтрализовано сознанием риска, а возможно, и жертвы, которую от него требовали. Так что сами подозрения относительно характера доноса в глазах Коли теперь выглядели как попытка отказаться от жертвы и избежать риска. Лучшего нельзя было и придумать для честного юноши. Мой план требовал лишь утверждения журналиста и Рты Михайловны.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

К завтраку неожиданно приехала Маша. Приезд ее я промopгал и увидел уже, когда она шла через двор, одетая с дачной смелостью, то есть в сарафан с оголенными плечами и босая. После тex оскорблений и унижений, которым она меня публично подвергла, нежность моя к ней исчезла, но страсть не утихла, а наоборот, я наблюдал за ней из кустов у забора с какой-то жестокой жадностью. Она прошла совсем рядом, как мне показалось, не заметив меня, и я сумел разглядеть у краев свободно сидящего сарафана белые, не тронутыс солнцем девственные участки тела на груди ее и у плеч. Пахло же от нее по-телесному остро и по-дачному свободно и естественно – потом и еще чем-то пряным. Ни от одной женщины и даже от самой Маши ранее, когда я испытывал к ней нежность, не исходил такой манящий и дразнящий запах. Это не был запах любви, а зачатия, запах мгновения, обесценивающего долгую бытовую жизнь. Мышцы мои напряглись, и мне вдруг показалось, что я стою чуть ли не готовый к прыжку. Лишь минут через пять после того, как Маша прошла, я несколько опомнился и отдышался. Судя по всему, Маша пошла к деревянному столу под деревьями, где в погожие дни семья журналиста завтракала и обедала. (Ужинали они, как правило, на застекленной веранде.) И действительно, за столом, где стояли сметана, творог, малосольные огурцы и дымящийся картофель, уже сидели журналист, Рита Михайловна и Маша. Коли не было, и это меня несколько насторожило. Рита Михайловна и журналист улыбнулись мне и показали на место рядом с Машей, которое было свободно.

– Ну нет уж,– глянув на меня как-то быстро и остро, сказала Маша.– Мне не очень приятно сидеть за столом с этим… Да еще рядом…

– Маша,– крикнула Рита Михайловна,– ты опять…

– Опять,– сказала Маша, и у рта ее появились упрямые, злобные складки,– опять, мама… Мне надоел этот маньяк… Черт знает кого вы приводите в дом… Если б вы видели, как он наблюдал за мной из кустов… Как волк… Я даже испугалась…

Значит, она заметила. Меня обдало холодной испариной, точно нечто стыдное, что скрываешь намертво, стало известно всем. Тем более что за столом после этих слов Маши наступила некоторая тягостная и неловкая пауза.

Оставь свои капризы, Маша,– сказала наконец Рита Михайловна (журналист все время молчал, и мне показалось, что лицо у него опухшее от бессонницы. Этот вид мне хорошо знаком). – Ты красивая девушка,– продолжала Рита Михайловна, стремясь игривостью замять неловкость,– неудивительно, что на тебя смотрят молодые люди.

– Молодые черносотенцы…

– Почему черносотенцы? – нарушил наконец молчание журналист.– Что ты вообще понимаешь в этом сложном для России вопросе?…

– Ах, для тебя это уже сложно.– резко сказала Маша,– быстро же ты деградируешь.

– Последнее время, Маша, – сказала Рита Михайловна, – ты не можешь посидеть с родителями за столом две минуты спокойно… Так, чтоб не наговорить пакостей… Ты ведь отлично знаешь, что твой отец всегда помогал и поддерживал евреев… У него все друзья евреи, так что отца самого даже считают евреем, несмотря на то, что он дворянин, уроженец Тверской губернии,– она сказала именно по-старорежимному – «губернии»…– Русского человека вообще редко встретишь в нашем доме,– добавила она уже явно некстати и заговариваясь, потому что и Маша и журналист одновременно посмотрели на Риту Михайловну протестующе, а Маша еще и возмущенно.

– Ну, мама, поздравляю,– сказала Маша,– договорилась ты до ручки… Мне-то наплевать, я взрослая, но Коля ведь еще мальчик…

– Ладно,– быстро сказал журналист,– давайте завтракать, а то мы тут наговорим…

Несмотря на вкусную пищу, ел я торопливо и без аппетита. Близость Маши волновала и пугала меня. А она, высказавшись, ела спокойно, совершенно не обращая на меня внимания.

– Кстати,– сказала она в конце завтрака, когда Глаша подала кофе,– кстати, сегодня у химиков в клубе интересный доклад… Конечно, анонимный, но все равно аншлаг… Билетов не достать, помещение ведь маленькое – столовая, которая по вечерам используется как клуб…

– Что значит «анонимный»,– спросил журналист,– в каком смысле?

– Ах, это теперь распространилось,– сказала Маша,– дается на утверждение в парторганизацию некая общая тема и некий приемлемый текст, а читается иное… Сегодня, например, доклад: «Интернациональный долг советского человека»… Цитаты из Ленина и Маркса… Но суть доклада в секретном пока подзаголовке, да и текст будет почти иной…

– Вот как,– сказал журналист,– какой же?