Место действия - Южный Ливан

Шварцман неспешно отхлебнул маленький глоточек и, аккуратно поставив игрушечную фарфоровую чашечку обратно на блюдце, вновь повернулся к окну. За прозрачным стеклом все так же кипела стремительная полная беспорядочной суеты жизнь большого города. Завывая клаксонами неслись машины, торопились по своим делам пешеходы, никто из них не шел медленно и размеренно, все практически бежали, выдерживая неизменный скоростной ритм повседневности, извечный бег по кругу, когда невозможно остановиться даже на мгновение, никак не выпасть из увлекающего тебя вперед и вперед потока.

Терпкий сигарный дым приятно защекотал гортань. Утонув в ароматном облаке дорогущего кубинского табака, Шварцман блаженствовал, лениво поглядывая на пульсирующую за стеклом жизнь. Так умудренная жизнью неспешная глубоководная рыба с вялым интересом посматривает, еле шевеля плавниками на собравшихся за прозрачной стеной посетителей аква-музея. Ей нет до них в сущности никакого дела, она даже толком не видит их, замечая лишь переливы непривычных ярких красок за толстым стеклом, но она все равно смотрит на эту игру цветов, получая от нее истинное удовольствие неприсутствия, неучастия в этом общем, несущемся по вечному кругу потоке. «И так будет еще целых шесть дней… — блаженно зажмурившись, подумал про себя Шварцман. — Шесть дней томительно сладкого безделья, возможности безнаказанно посылать всю Вселенную в целом и каждого ее представителя в отдельности так далеко и надолго, как они того заслуживают. Возможности жить для себя, сообразуясь лишь со своими желаниями и интересами. Благо работа позволяет во время этих редких передышек абсолютно не стесняться в средствах». Он еще раз глубоко затянулся сигарой.

Открыть глаза его заставил чужой взгляд, который он почувствовал даже сквозь расслабленное состояние утренней неги. Взгляд был колкий, осуждающий, почти враждебный. Прямо за витриной стоял прямой как палка ортодоксальный еврей. Настоящий истинно верующий, здесь их называют хареди. Традиционная одежда, неизменная черная кипа на голове, борода и, конечно же, обязательные пейсы, прямо образец для карикатуры. В руках книга в строгом переплете, наверняка что-нибудь на религиозную тематику. Глаза скрывались за стеклами круглых очков, но смотрели с явным брезгливым осуждением. Еще бы! Он на миг представил себе, как должен был выглядеть сейчас в глазах ортодокса. Праздный бездельник, прожигающий жизнь по дорогим ресторанам, уже с утра предающийся своим обычным порокам, чем не пример сосредоточения мирового зла. Он болезненно скривился и исподтишка показал прилипшему к витрине прохожему здоровенный кулак. Тот, поняв, что замечен, возмущенно фыркнув, поспешил удалиться, гневно тряся мохнатыми пейсами. Однако настроение было уже безвозвратно испорчено.

С традиционным еврейским обществом у Шварцмана не заладилось изначально. Сам он хоть и происходил из стопроцентно еврейской семьи, где не только мать, по которой здесь принято считать национальную принадлежность, но и отец, были самыми что ни на есть настоящими евреями, отношения с иудаизмом имел весьма поверхностные. Как-то так получилось, что его родившиеся и выросшие в российской глубинке родители сами не были истинно верующими, и своего ребенка своевременно не приучили к исполнению принятых у иудеев обрядов. Да и синагоги в их местности отродясь не водилось. К тому же время стояло на дворе насквозь социалистическое с полнейшим отрицанием любых и всяческих богов, хоть Иисуса, хоть Аллаха, хоть Кришны со всеми Буддами вместе взятыми. Так и вырос еврейский мальчик Саша Шварцман, не пройдя даже обязательной для каждого иудея процедуры гиура. Больше того, он в тогда нисколько и не задумывался над тем, что он еврей, а значит, чем-то отличается от сверстников, с которыми вместе гонял по двору футбольный мяч. О том, что он принадлежит к избранному Богом народу, Сашка узнал много позже, и, надо сказать это сразу ему не слишком понравилось. Видал он уже к тому времени одних «богоизбранных».