Место действия - Южный Ливан

Тот, что был повыше, для убедительности притопнул армейским ботинком с высоким берцем. Глухо звякнула об асфальт подковка. Вовке по глазам резанули немыслимой белизной форсисто болтающиеся шнурки ботинка. Второй бритоголовый с изуродованной рваным шрамом щекой мрачно набычился, сунув руку в карман подвернутых внизу синих джинсов. Карман явно был не пустой и угрожающе оттопыривался. На черной футболке обтягивающей мощный торс белели буквы «Я — русский», на заднем плане взлетал, расправляя крылья журавель. Вовка глядел на нежданных защитников во все глаза, не в силах оторваться. Почему-то они казались ему сейчас сродни древним богатырям, огромными гороподобными гигантами, и он искренне удивлялся, почему же кавказец не бежит от них в ужасе.

Кавказец же бежать и не думал, не таков горский менталитет, что бы склоняться перед кем бы то ни было, особенно, когда на тебя смотрят твои же соплеменники. Болезненно охнувшую блондинку он, правда, тут же отшвырнул, нечего делать женщине в мужских разборках. Сейчас предстояло гораздо более интересное развлечение, подходящую длинноногую самку потом найти будет не трудно, благо их здесь достаточно бродит. А вот заступаются за них гораздо реже и подобное покушение на его неотъемлемые мужские права должно быть подавлено на корню. Кавказец искренне считал этот населенный жалкими трусливыми мужчинами и похотливыми женщинами город своей добычей. И был, в общем, не так уж далек от истины, тем, кто приставлен был защищать этих, не могущих самостоятельно постоять за себя баранов, он и его братья щедро платили, остальных запугивали, так что могли творить здесь все, что хотели. Такое положение дел его как нельзя более устраивало, и любое покушение на устоявшийся порядок он воспринимал, как личное оскорбление и брошенный ему вызов. А лишний раз бросать вызов Саламбеку Сатуеву не рисковали даже его сородичи — чеченцы, знали, добром не кончится. Что уж тут говорить о каких-то слабых в поджилках гасках, пусть даже у них трижды воинственный вид и бритые головы, не таких в бараний рог гнули.

Утробно взревев, будто атакующий слон, кавказец рванулся к обидчикам, замолотил огромными кулачищами не тратя времени на предисловия. Он вовсе не обладал отточенными навыками спортсменов-единоборцев, атаковал беспорядочно, делая ставку на ярость и сокрушительный напор, но при его массе никакие особые ухищрения и не требовались. Попадание пудового кулака в цель автоматически означало для незадачливого оппонента как минимум тяжелое увечье. Однако в этот раз все вышло строго наоборот. Первым оказавшийся на его пути Шрам и не подумал спасаться бегством, или падать под тяжелыми ударами. Ловко нырнув под свистнувший в воздухе кулак, он вдруг возник сбоку и сзади от потерявшего его из виду Саламбека, и пока чеченец, яростно рыча, разворачивался к перехитрившему его противнику, вырвал из кармана правую руку. Тускло блеснула на солнце серой сталью мощная крестовая отвертка с удобной резиновой ручкой.

— Гр-ра! — взревел чеченец, когда стальной стержень легко пробив льняную рубашку, глубоко вошел ему в печень.

Истошно закричала некрасиво кривя рот и прижимая ладони к щекам, все еще не поднявшаяся на ноги блондинка.

Сначала Саламбек даже не понял, что с ним произошло. Отчего все тело пронзила острая вспышка невыносимой боли, яркой световой гранатой разорвавшейся в голове, на миг ослепившей и оглушившей его. Потом вдруг разом ослабли такие мощные и всегда послушные мышцы. Он хотел ударить русского локтем, но отчего-то не смог даже поднять руку. Хотел развернуться к нему лицом, но ноги подломились в коленях, отказываясь держать его тело. Что-то горячее потекло в пах и дальше по бедрам. Саламбек почувствовал, что мир вокруг стремительно закружился, как в далеком детстве, когда он ездил с отцом на ярмарку в довоенный еще Грозный и катался в парке на каруселях. Он еще успел удивиться, такому яркому детскому впечатлению вдруг ни с того, ни с сего всплывшему сейчас из глубины памяти. Потом вспомнил про бритоголового русского, поискал его глазами, но не нашел, зато почувствовал, как сзади его подхватили под мышки чьи-то сильные руки, помогая осторожно опуститься на асфальт. Асфальт оказался теплым и мягким, нагретым летним солнцем, почти таким же теплым и мягким, как трава на высокогорных лугах, и солнце было таким же нежным и ласковым, гладило его лицо своими лучами, и Саламбек, потянулся за этой лаской, закрыв глаза и постепенно проваливаясь в темноту.