Место для нас

– Где этот маленький кусок дерьма, этот гребаный мальчишка, а? Какого черта он не идет, когда я ему велел? Какой-то мерзавец хотел отцу родному по морде заехать, а треклятый мальчишка и ухом не ведет! Слышать не желает. Ну я ему сейчас…

Дэвид наклонился.

– Слушай меня, Кэсси, – прошептал он. – Ты должна поехать с тетей Джем. Станешь постарше – сможешь приезжать. Когда отца дома не будет. Хорошо? А если я тебе понадоблюсь, ты просто приходи сюда и спроси про меня в пабе или на рынке, и кто-нибудь меня разыщет. Слово даю. Я всегда буду тут, если понадоблюсь.

Он сжал тоненькие плечики Кэсси.

– Ты меня поняла? Обещай.

Девочка кивнула.

– Но все это только тогда, когда ты станешь старше, – сказал Дэвид и сглотнул подступивший к горлу ком. У него словно кто-то сердце резал острым ножом.

Кэсси снова кивнула:

– Да.

Она отвернулась и ушла в комнату, крепко прижимая к себе куклу Фло. Дэвида слегка замутило из-за запаха, исходившего из-под мышки Джоан. Он встал.

– Ну, до свидания.

Тетя Джем поцеловала его в щеку и до боли сжала руку.

– До свидания, Дейви. Скоро я заеду к тебе. Ты и сам выбирайся отсюда, как только сможешь. Трудись как полагается да веди себя хорошо, договорились?

Слова застревали у нее в горле. Она отвернулась и захлопнула дверь.

Дэвид развернулся… Перед ним стоял отец.

Тома Дулана люди и до войны побаивались, но тогда все было по-другому. Он же, как ни крути, воевал в Первую мировую. Был ранен шрапнелью в колено, прихрамывал. В общем, хотя теперь превратился в злодея, когда-то он был героем. Попадались мужчины и похуже. У него-то и работа имелась, и жена, и кое-кто его даже уважал, несмотря на то, что он мог жену на пол повалить, ударив вазой, которую она купила в бакалейном магазине, а сынишке мог в сердцах кулаком по лицу врезать. И что с того, что Дэвид порой слышал крики и рыдания среди ночи, когда другие спят. Зато у них был дом, крыша над головой.

Теперь Том Дулан стал старой развалиной. Пьяницей он был всегда, сейчас же просто не просыхал. Дэвид его жутко боялся. Ведь они ютились втроем в однокомнатной квартирке на Эссекс-Роуд, предоставленной городским советом. Порой Дэвид просыпался среди ночи и видел, что отец смотрит на него или на спящую Кэсси. Сидит в углу комнаты, и его черные глаза сверкают. На прошлой неделе он стащил Кэсси с кровати, ухватил за тонкие ручонки и колошматил ее головой о стену, пока она не стала кричать. Вот почему она до сих пор плохо слышала. А все за что? За то, что она в тот вечер, когда у них даже чая не было, сказала, что хочется кушать.

Конечно же, ей хотелось есть. Дэвид не работал, он ничего не мог принести в дом. Жили на подачки от соседей и тети Джем и на то, что могла дать социальная служба. Им еще повезло, что досталась хоть такая квартирка. Тысячам семей вообще было негде жить, их подселяли в квартиры к другим людям. Впрочем, Дэвид и не прочь был бы поселиться рядом с кем-нибудь, потому что тогда отец не смог бы колотить своих детей.

Но только тогда, когда их отец несколько раз назвал Кэсси «Эмили», Дэвид осознал, какая опасность угрожает его сестренке. Если бы мать не убила бомба, наверняка очень скоро ее убил бы отец. А теперь он убьет кого-то из них – Дэвид это знал точно.

– Ты что же это всюду нос свой суешь? Шастаешь, как пронырливый маленький воришка?!

Отец схватил Дэвида за руку, рванул к себе и ударил об стену, после чего поволок за собой к их квартире. Пронзительная, жгучая боль в плече заставила Дэвида вскрикнуть. Отец швырнул его в дверной проем, переступил порог и захлопнул дверь. Он стал пьяно оглядываться по сторонам, а Дэвид, лежа на полу, смотрел на него в упор.

Отец был светловолосым и высоким. До войны люди про него говорили, что он похож на киноактера. Теперь он обрюзг, физиономия от пьянки стала красная, зубы почти все выпали, губы то и дело кривились в безобразной гримасе, а налитые кровью глаза всегда были открыты, и он постоянно стрелял ими по сторонам, ожидая беды.

– Эмили где?

– Кэсси, отец.

Отполз назад и поднялся. Плечо и шея у него горели, будто после ожога. Первая мысль пришла в голову такая: «По крайней мере, рисую я не плечом».

– Не Эмили. Кэсси. Твоя дочка.

Том Дулан шагнул к Дэвиду и ударил его кулаком в лицо. Дэвид откачнулся. Отец продолжал надвигаться.

– Она ушла. И не вернется, – сказал Дэвид. – Ее забрала полиция. Сказали: если станешь ее искать, они тебя арестуют.

И он плюнул отцу в лицо.

– Кэсси устроят в семью, где ее будут любить и заботиться о ней, как она того заслуживает. А такого отца, как ты, она не заслуживает. Даже Гитлер не заслуживает такого отца, как ты.

Сердце Дэвида билось так громко, что он боялся, как бы не треснула грудная клетка.

«Ну вот и все. Мне конец. Прощай, мир».

– Маленькое ты дерьмо, – процедил сквозь беззубые челюсти Том Дулан, схватил сына за шею и, толкнув к батарее в углу комнаты, прижал к горячему железу. Дэвид кричал и кричал, и звал на помощь, а отец колотил его головой о батарею, цепко держа пальцами ниже затылка. А ведь всего несколько минут назад там лежала рука Джем, нежная и любящая.