Место для нас

– Никто от меня не уйдет! И никто на меня руку не поднимет, слышишь, ты? Слышишь ты, гребаный слюнтяй?

Дэвид извивался, как безумный, пытался вырваться из рук отца, отбиться от его ног. Но отец держал его надежно. И когда Том Дулан сжал его шею с такой силой, что Дэвид уже и слова не мог вымолвить, он уставился на физиономию отца, в его налитые кровью глаза, и снова плюнул в него, и продолжал брыкаться. Глубинное, первобытное чувство подсказывало, что надо сражаться с отцом, пока тот его не убил. Дэвид уже ничего не видел перед собой и не мог толком соображать, но все же он отбивался и лягался из последних сил. И вдруг отец его отпустил, и Дэвид сполз на пол вдоль стенки, став тяжелым, словно якорная цепь.

Отец пнул его ногой в живот и плюхнулся в кресло.

– Я тебя скоро пришибу. Тебе это даром не пройдет, слышишь меня?

Дэвид сидел неподвижно, он только дышал и думал о Кэсси и Джем. О том, как за ними закрылась дверь черного хода, и о том, где они теперь. Наверное, уже сидят рядом в автобусе и едут на северо-восток. Тетя Джем приведет Кэсси к себе в дом, в новый красивый дом, о котором всегда мечтал Дэвид. Он там ни разу не бывал, но ему нравилось рисовать этот дом. Плитки на дорожке, ведущей к парадной двери, витражные стекла в окне и дверной молоток в виде совы – он видел такой на одном из богатых домов на их улице, и этот молоток ему очень понравился. Может быть, возле стены дома там даже растет жимолость. Дверь откроет дядя Сид, и он не будет ругаться и сердито смотреть, и его взгляд не скажет: «Что тут делают эти отродья Эмили?»; обычно он именно так на них смотрел. Нет, он улыбнется и скажет: «Здравствуй, Кэсси! Что это ты тут делаешь, солнышко мое?»

А Джем ответит: «Она будет у нас жить. Пойдем, малышка, я тебя покормлю».

И они войдут в дом, и повесят пальто на вешалку, и войдут в кухню, а в кухне будет стоять раздвижной стол – Дэвид видел такие столы, они специально раздвигались, когда приходили гости, – например, Дэвид. Может быть, он придет на Рождество. Дэвид нарисовал рождественское застолье, которое увидел через окно в том самом доме, где на двери висел молоток в виде совы, на Торнхилл-сквер. Дэвиду нравились совы.

В тот день он стоял и смотрел через окно на гостиную в том доме, и сжимал верхний край изгороди с такой силой, что потом у него ладони пропитались рыжей ржавчиной. С потолка свисали яркие бумажные цепи, а на стуле стояла маленькая девочка и пела для себя рождественские песни. Она радостно прыгала на стуле, и ей нравилось все – и этот дом, и этот день. Дэвид точно знал, что она чувствует.

Он стоял и смотрел в окно, и тут вошел мужчина с рождественским пудингом, и все, кто сидел за столом, захлопали в ладоши. А Дэвида, прижавшегося к стеклу, никто не замечал.

У Джем и Сида обязательно будет рождественский пудинг. И красивая гостиная с мягкими диванами и стульями, чтобы сидеть и весь день напролет читать книжки. И еще у них будет приемник. Кэсси любит слушать радио.

И все это – для его сестренки, которая теперь в безопасности в доме у других людей.

Дэвид зажмурился, притворился мертвым и стал ждать, когда заснет отец. Тогда он сможет выйти из дома и еще немного порисовать. И если повезет, сегодня он останется в живых.

Люси

Май 2013

– Угощайся имбирной коврижкой, – предложила Марта.

Люси взяла кусок коврижки и опустила глаза, чтобы увидеть картинку, которая открывалась на тарелке всякий раз, когда кто-то брал с нее кусочек. Отправляя квадратик коврижки в рот, Люси прищурилась, чтобы разглядеть знакомое изображение трех китайцев, шагающих через крошечный узорчатый мостик. Ничто в мире не могло сравниться с имбирной коврижкой Марты – рассыпчатой, пряной, пропитанной густым сладким ароматом. Сегодняшняя немного залежалась, но все равно была вкусной.

– Проголодалась, Люс? – спросил отец, едва заметно улыбаясь.

– М-м-м, – отозвалась Люси и сказала то, что, как ей казалось, хочет услышать бабушка: – Просто восторг. Лучше не бывает, бабуля.

Марта кивнула.

– Рада слышать.

Она сидела напротив кухонного окна, смотрела вдаль и вертела в пальцах бирку для маркировки проводов.

Атрибуты дома, некогда очаровательные, теперь были готовы его поглотить. Пиалы с монетками тех лет, когда еще не ввели евро, обрывки бумаги, щелкунчики, оставшиеся с Рождества, рассыпанные по буфету деревянные прищепки. Кружка с отбитой ручкой одиноко стояла посередине стола, покрытая тонким слоем пыли.