Я ночью лежу в кровати и слышу, как осы жужжат под крышей. Они любят дерево, трухлявое дерево. Иногда они жужжат тихо, а иногда жужжание становится громче, и тогда кажется, что осы вот-вот влетят в мою комнату. Мне даже становится страшно, но я люблю, когда мне страшно. Мне это нравится. Ненавижу скуку. Честно, скуку ненавижу больше всего на свете.
Я собираюсь составить список и все в моей жизни распланировать: все-все, что я буду делать. Когда стану взрослой. Не могу дождаться, когда повзрослею. Скорей бы. Ненавижу здесь жить.
Для начала я должна сказать правду ей. А я знаю, что она ничего не знает. Понимаете, вчера я слышала, как мама с папой ссорились. В своей комнате. А я стояла рядом с дверью и слушала, даже не пряталась. Если бы меня увидели, я просто сказала бы: «А я в ванную иду».
То, о чем они говорили, надо хорошенько обдумать. Пока я точно не знаю, правильно ли их поняла. Теперь они не ссорятся так, как тогда, когда мы только приехали жить в этот дом. Наверное, привыкли уже к тому, что мы все здесь.
Мама сказала: «Ты обещал, когда появилась Флоренс, что ты будешь о ней заботиться». А папа сказал: «Обещал. Но и ты, Эм, говорила, что отправишь Дейзи в частную школу, если она будет продолжать плохо себя вести».
Тогда мама сказала: «Я этого не хочу. Уж ты-то должен знать почему».
Вот так они и сказали, слово в слово, и теперь я знаю две вещи: Флоренс откуда-то появилась, а папа хочет отослать меня из дома.
Я не нарочно себя плохо веду. Просто так получается. Я или скучаю, или злюсь, или чего-то не понимаю, а потом вдруг берется разбитое стекло, сломанная школьная доска, и кто-то плачет. Я хотела бы чувствовать себя виноватой, но не чувствую. А папа не чувствует себя виноватым из-за Уилбура? Мисс Тут говорила, что я должна чувствовать раскаяние после того, как мокнула Верити головой в унитаз. Верити трусиха, она вопила и плакала. Я вот не плачу. Мамаша Верити явилась в Винтерфолд и кричала на мою маму, мол, чтобы я больше близко не подходила к дому Верити. Подумаешь, больно нужно. Верити живет в жутком доме, у нее даже цветного телевизора нет, а от ее отца пахнет потом. Терпеть не могла ходить к ним чай пить.
Сижу в нашей комнате, угловой. Вижу, как Билл и Фло играют в какую-то дурацкую игру с Хэдли, нашей новой собакой. А еще вижу старые мечи Билла на лужайке возле моей клумбы с маргаритками, моей клумбы с маргаритками, моей, моей! Они должны были у меня спросить, потому что это мое место, и им нельзя там играть, особенно теперь, потому что там Уилбур похоронен. Это мое место, мое, и только я туда могу ходить. Фло вечно торчит в нашей комнате, когда я хочу побыть там одна. Я их вижу там, и это меня очень, очень, очень, очень злит. Еще я вижу маму в саду, она подрезает розы, и у нее шарфик на голове. Красивый шарфик.
Я знаю еще две вещи. Хэдли – опасный пес. Его отца усыпили за драку. Он мне не нравится. Его взяли, когда узнали, что Уилбур умирает.
И осы. Я вижу, как они залетают под крышу. По одной залетают. Значит, строят там гнездо. Потом их будет больше, и в один прекрасный день они разорвут этот дом на мелкие кусочки.
Мне здесь не нравится. Вот бы убежать. Мама то и дело меня спрашивает, почему мне не бывает стыдно. Не знаю, как это – стыдиться. Я, может, и хотела бы, хотела бы стать такой, как они, но я другая. Я всегда это знала.
Флоренс