Место для нас

– Ты в самом деле верил, что мог сделать это? Мог стать тем, кем обещал, и когда‐нибудь послать предложение как полагается?

Он вздыхает, прежде чем ответить:

– Я старался сделать это – стать таким человеком. Старался сильнее, чем когда‐либо.

– Но ты хотел этого?

– Я хотел тебя.

– Но та жизнь… ты хотел ее?

Он не отвечает. Она медленно кивает.

– Ты веришь в Бога? – шепчет она едва слышно.

Они задали друг другу сотню вопросов. Как же они упустили этот? Он смотрит на росистую траву, на голые ступни и ищет в своем сердце ответ. Честный ответ.

– Не в такого, – говорит он наконец. – Не в отцовского Бога.

Он не совсем понимает, что имеет в виду, но вместо того, чтобы застыть, ее лицо смягчается.

– Тебе не нужно больше стараться. Не нужно делать вид.

Он никогда не притворялся, что хочет быть с ней. Это точно, несомненно единственное, чего он хотел. Но он не мог не признаться себе в том, что облегченно вздохнул, высказав вслух то, что, как опасался, окажется правдой. Да, он может произнести такое и все‐таки продолжать существовать.

– Амар, возможно, я не давала тебе стать самим собой, – произносит Амира, и он видит, что она очень мягка с ним.

Он смотрит на вершины деревьев, черные в это время, и вспоминает ту ночь много лет назад, когда он будто перешел из старого мира в новый, где будет абсолютно одинок.

– Скажи что‐нибудь, – просит она.

– Как это будет?

Такая у них была игра с того вечера, как она оставила записку на его подушке: один спрашивал другого, как это будет, а другой давал ответ, никогда не уточная, что представляет собой «это». Сегодня ночью он сменил правила игры. Он хочет знать, как ему предстоит жить без нее. Она ничего не говорит. Только протягивает руку и касается его щеки. Раньше она никогда этого не делала. Никогда не дотрагивалась до него первой. Ветер колышет ветви деревьев, громко шуршит ими. Звук такой, словно где‐то поблизости подметают пол. Самое долгое молчание – ее молчание.

Чуть погодя, когда он прижимается щекой к ее теплой ладони, она говорит, храбро и без тени неуверенности:

– Амар, я знаю, что это не будет ничего для тебя значить. Но верю, что даже Бог твоего отца – даже он – простит тебя. Знать тебя означает впускать в свою душу.

– Мне очень жаль. Правда жаль, – повторяет Кайл, когда они возвращаются на вечеринку.

Амар не совсем понимает, что в его поведении заставляет Кайла оглядываться на каждом светофоре. Амар просто притих. Мама поглядывала на него точно так же. Словно он исчезает прямо у нее на глазах. Он очень мало ел и целыми днями спал. Каждый раз, когда Саймон звонил ему и сообщал планы на ночь, он без вопросов соглашался. Кайл паркует машину, и Амар говорит, что хочет остаться на вечеринке. Идти ему некуда.

Больше он не любит ее.

Он любит только ее.

Он уйдет и никогда не вернется.

Он будет ждать у двери, пока его снова не пригласят войти.

Он снова и снова впадает в крайности, пока окончательно не запутывается, не зная, кто он и чего хочет. Войдя в дом, он опускается на диван рядом с Саймоном и парнем из подвала. Танцы закончились. Люди медленно говорят и негромко смеются в полумраке. Он спрашивает парня из подвала, что тот ощущает после кокса.

– Я вроде как летаю, – отвечает он.

Амару плевать на возбуждение. Он поворачивается к Саймону и трогает пальцем его нагрудный карман, где Саймон держит самый маленький пакет с таблетками.

– Каково это? – спрашивает он. Саймон на минуту задумывается:

– Словно не существует ничего, даже тебя.

Кайл наблюдает за ним с порога. Взгляд у него мягкий. Глаза большие. Амар не может оглянуться на него, хотя сам не понимает почему. Вместо этого он смотрит на свою костяшку, которую растирает большим пальцем, отчего она покраснела.

– Сколько за ничего?

Саймон порывисто кладет руку на плечо Амара и на секунду притягивает к себе, прежде чем отпустить:

– Для тебя, брат мой, в твой первый раз ничего не будет стоить ничего.

Когда Амар оглядывается на дверь, Кайла уже нет. Саймон роняет в его ладонь таблетку, белую и невесомую. Амар думает про себя, что по крайней мере от нее запаха не будет.

* * *