В тот вечер они не сели ужинать всей семьей, и Лейла облегченно вздохнула. Амар отнес еду в спальню, где готовился к завтрашнему экзамену по химии. Лейла подождала, пока он уснет, прежде чем поговорить с Рафиком в янтарном свете их комнаты. Он провел рукой по одной стороне лица, взъерошив, а потом пригладив бровь, как делал всегда, сталкиваясь с серьезной проблемой и пытаясь придумать решение.
– Как далеко они зашли? – спросил он наконец.
– Неясно. У них есть снимки друг друга, сделанные в одних и тех же местах. Но ни одного, где они вместе. В его ящике полно писем от нее, она обещает стать его женой, но кроме описаний всего, что она чувствовала во время их встреч, нет прямых намеков, что они наделали.
– Она любит его?
– Они дети.
Только тогда он взглянул на нее.
– Но в этом и заключается разница, – медленно произнес он.
– Какая разница? Что знают дети о любви, когда еще не принесли ради нее никаких жертв?
Он наклонился. Поставил локоть на колено, прижал ладонь к щеке так, что половина лица была от нее скрыта.
– Я думала, ты сильнее рассердишься, – заметила она.
Он покачал головой.
– Ты удивляешь меня, – добавила Лейла.
– Есть многое, за что следует сердиться на Амара. Но когда ты сказала, что обнаружила кое‐что, я ожидал куда более тревожных новостей.
– Это и есть тревожные новости.
– Да.
– Это вызовет скандал.
Он кивнул.
– Девушка будет унижена, а вскоре после этого и мы… Семья Али никогда не примет Амара.
– И что их не устраивает в нашем сыне? – повысил голос Рафик. Отнял руку от лица и взглянул на нее так, словно забыл, что именно он всегда был резок с Амаром.
– Спроси себя. Ответь честно, ты смог бы отдать свою дочь кому‐то вроде Амара?
Рафик потерял дар речи. И несколько секунд сурово смотрел ей в глаза, прежде чем глянуть на свои руки.
– Так что… мы никогда не пошлем предложение от его имени? – спросил он таким голосом, что ей захотелось обнять его.
– Разумеется, пошлем. Он повзрослеет. Станет другим человеком.
– Он никогда не послушает нас, Лейла. Если мы прикажем ему прекратить это неприличие, поверь, он и слушать не станет.
– Мы не скажем ему.
– И позволим им продолжать? Зная, что они зашли настолько далеко, чтобы часто встречаться? И эта бедная девочка… мы просто позволим ему продолжать вести ее к греху? Мы не можем. Она не знает, как поступить правильно. Не знает, что делает и к чему это может привести.
– К греху? Но это она искушает его, – выпалила Лейла.
И снова получила суровый взгляд в свою сторону:
– Амар не нуждается ни в каком искушении, Лейла. Не забудь все, что уже узнала.
– Мы могли бы поговорить с Сиимой, – предложила она.
Он покачал головой.
– Подумай об этом, – настаивала Лейла. – Сиима первая не захочет поднимать шум. Как ни крути, это ее дочь будет считаться обесчещенной.
Рафик снова стал тереть бровь. Она коснулась его руки, безмолвно напоминая: мы на одной стороне.
– Это может быть хорошо для Амара, – сказал он наконец; в голосе явственно звучали нотки надежды.
– Что ты говоришь такое?
– Может. Она хорошая девушка. Всегда мне нравилась. Если все это можно сделать по правилам, халяль, то она могла бы повлиять на него, направить на верный путь.
– Ты все еще считаешь ее хорошей?
– Наш сын не святой, Лейла.
– Они никогда не станут обдумывать его предложение, – вздохнула она и добавила: – Сейчас это благо для Амара. Он счастлив. Улыбается и спешит скрыться, когда звонит его телефон. Встает сонным, после того как всю ночь проговорил с ней бог знает о чем. Но что будет через неделю? Через месяц? Когда узнает кто‐то из общины? Через год, когда девушка начнет получать предложения от кого‐то, до кого Амару далеко?
Рафик вздохнул. В этот момент он показался Лейле очень старым.
– Пока это продолжается, ситуация становится хуже с каждым днем. Он все сильнее надеется, и от этого падать будет еще больнее.
Лейла встряхивает белую простыню и кладет ее на густую траву. Амар опускается на колени, придавив угол простыни, и тянет за ее концы, чтобы расправить. Лейла улыбается: его инициатива, его забота. Они оставляют обувь на траве и садятся посредине простыни. Амар слегка опирается о ее ногу.
Они наблюдают, как Рафик приближается к ним. Нижняя половина его лица закрыта корзинкой с едой. Худа бежит за ним вприпрыжку, стараясь не отстать. Туго завязанный на голове хвост покачивается. Хадия еле поспевает за ними. Губы плотно сжаты. Она с трудом тащит пластиковый, набитый бумажными чашками, тарелками и одноразовыми приборами пакет, ручки которого крепко обмотаны вокруг запястья. В другой руке – большая бутылка с лимонадом. Лейла сама сделала его сегодня с утра и набила уже подтаявшим льдом.
– Сюда, – говорит Лейла, глядя на Рафика и щурясь от солнцаДважды хлопает по пустому месту рядом с собой. Что‐то в сладком воздухе, мягком ветерке, прохладной травке, гнущейся под ее тяжестью, придает ей смелости, чтобы позвать мужа сесть рядом с ней, несмотря на присутствие детей. Возможно, это все потому, что он сделал то, чего они хотели. Или потому, что невозможно отрицать, как красив этот день, как дети заразительно взволнованны.