Место для радуги

Чтобы заставить меня пойти на «картошку», сначала меня били братцы-заключенные, выполняющие функцию надзирателей за право получить условно-досрочное освобождение. Потом они отводили меня в дежурную часть и передавали в руки милиционеров, которые продолжали бить, но уже дубинками и кирзовыми сапогами. Пока меня били, за место меня на «картошку» отправляли кого-нибудь другого — более сговорчивого или просто более трусливого. Таким образом, я отстаивал свои убеждения ценой страданий. Под вечер меня, сильно помятого, возвращали в отряд. До следующей картошки можно было дышать свободно. Это продолжалось до тех пор, пока меня не довели до попытки суицида. В знак протеста против «картошки» и побоев, я проткнул себе живот железкой «заточкой», и меня закрыли на 15 суток в штрафной изолятор. Там я ещё немного претерпел, но после этого случая — с «картошкой» от меня отвязались. Правда, на этом козни не прекращались.

Когда я оборонил фразу, что интернет дает возможность выйти за рамки этого мира, меня поставили на особый учет: «Склонный к побегу». Теперь, каждые два часа, я должен был отмечаться на плацу, что я все ещё здесь, всё ещё в этом мире.

Про российские тюрьмы и лагеря снято много фильмов и написано много книг. В той или иной степени они достоверные. Но есть в России такие лагеря, про которые книг не писали и фильмов не снимали. В скором времени за многочисленные «нарушения» меня из Питерской колонии направили именно в такой лагерь.

Онда

«В закрытом обществе, где каждый виновен, преступление заключается в том, что тебя поймали»

(Хантер С.Томпсон)

«Онда» — так называется лагерь в Карелии, но отнюдь не летний. Перед тем, как меня, вместе с другими «счастливцами», привезли на Онду, я слышал много страшных историй про это место. Настолько страшных, что не верил в них. Про этот лагерь рассказывали такие вещи, которых просто по природе не может быть — что людей забивают до полусмерти, растягивают на шпагат, разрывая при этом связки, и заливают концентрированным хлорным раствором, который разъедает кожу и легкие. Смертельные случаи, когда человек выплевывает сожженные хлоркой легкие, или умирает от побоев, оформляют как «смерть от туберкулеза». Говорили, что убить заключенного и списать его со счетов на Онде легче, чем списать порванную простынь. Все, кто слышал такие истории, думали про рассказчика: «Во заливает», никто не верил, что такое может быть на самом деле. По приезде туда выяснилось, что может…

Когда приезжает очередной «этап» (партия заключенных), их первым делом отправляют в «приемную» камеру и дают прочувствовать, что такое хлорка — всех сгоняют к дальней стене камеры, выливают на пол два-три ведра дымящегося от сильной концентрации хлорного раствора и закрывают дверь. Вентиляции никакой. Раствор начинает действовать моментально — сначала начинает щипать глаза, и они начинают слезиться и опухать. Следом за этим пары хлорки проникают в дыхательные пути и в легкие, становится очень тяжело дышать, горло раздирает удушливый кашель. Когда дверь захлопывается, звучит команда: «Дежурный по камере, приступить к уборке. Остальные скучковались к стене». Тот несчастный, кого по приезде назначили дежурным, а им мог оказаться любой, на кого упадет волчий глаз представителя администрации, брал в руки маленькую тряпочку (размером с носовой платок — чтобы уборка не произошла слишком быстро и чтобы дежурный мог оценить иронию) и начинал собирать расплесканный раствор в раковину или в унитаз. Делал он это практически вслепую, потому что близкий контакт с раствором полностью разъедал глаза и они просто физически не могли находиться в открытом состоянии. Если у всех страдали глаза и легкие, то дежурному не везло ещё и рукам — за время уборки хлорка сжигала на них несколько слоев кожи. В этом деле была важна скорость — если не успеешь убрать раствор быстро, во-первых, он осядет глубоко в легких и все в камере измучаются от кашля, а во-вторых, кожу на руках разъест до мяса и последующая уборка будет куда более болезненной. Всевидящее око пристально наблюдало в «глазок», чтобы никто не бросился помогать дежурному и чтобы дежурный (не дай Бог!) не воспользовался чем-либо кроме предоставленной ему для этой уборки тряпочки. В противном случае, дверь открывалась и нарушителя выводили на индивидуальную профилактику, а остальным в камеру доливали ещё пару ведер раствора.