Место издания: Чужбина (сборник)

– Ишь ты, раздобрел. В старосты пролез. Думаешь, на тебя теперь управы нету? А чьи кони мой овес потравили? Кто мне заплатит?

Судья пытался выяснить потраву. Никто не подтвердил, даже никому об этом Иван в трезвом виде и не говорил. В себе таил обиду.

– Скажите, староста, вы говорите, что в то время, как Иван пришел ругаться, вы чай пили. Это что же, служебные ваши обязанности?

– Я ж его усовещал, ваша честь… К порядку призывал.

И уж по тому, как зарычал в смехе народ в гулком помещении волостного правления, становилось ясным, что дело подходило к прекращению. Но судья был сердцем мудр. Он знал, что и прекращение дела не погасит ссоры двух соседей. Поэтому он сказал старосте:

– Вы, староста, были частным человеком, когда пили чай и усовещали Ивана после оскорбления.

– Стало, так, ваша честь, – согласился староста.

– Значит, мой совет вам: помиритесь.

В зале заседания уже были зажжены лампы, какие-то большие (ацетиленовые назывались), и в нем, после обеда, собралась вся волостная аристократия. Именно эта часть публики – редкий случай в наших сельских судах – пришла из любопытства и, видимо, стесняла судью. Дело тут же было кончено миром, потому что сам староста сказал:

– А чего нам делить, народ дражнить? – и повел Ивана за руку из зала заседания на мороз. Ясно, пойдут они и выпьют «мировую». Если староста человек непьющий, он не перепоит Ивана и домой уедут, не подравшись, а там труд да заботы помогут залечить обиды.

Остается еще два дела, а народу в зале все еще много. Судья пошел в кабинет волостного писаря покурить, размяться, попутно отдал мне приказание проверить повестки, откуда столько народу? Не забыл ли я какого дела, по которому был вызван этот народ? А народу в зале еще прибавляется. Неужели столько любопытных?

Быстренько, еще раз проверив явившихся, я положил на стол, под только что снятую судьею, как бы золотую судейскую цепь, вроде архиерейской панагии, и затерялся в толпе, всякую минуту готовый на каждое мановение судейского пальца.

Когда он вернулся, сел, надел на себя цепь, просмотрел оба дела и положил их в том же порядке, как и я: об овечке будет слушать первым. На таких делах он отдыхал и называл их «бытовыми явлениями». Да и народу по ним ждет немного.

– Вот вы, потерпевший, в прошении вашем написали, что была овечка, а подсудимый на дознании показал, что это был баран. Расскажите, как это случилось?

– Дык овечку же он заколол. Он на мою овечку свое тавро положил. А баран – это правда, был баран. А заколол он овечку потому, что она в мой двор сама прибегала. У меня на то есть свидетели.

– Садитесь. Подсудимый, скажите правду: не случилось ли ошибки с овечкой?

– Никак нет, ваша честь. Он сам ее заколол, у меня есть на то свидетели. Вот они, двое.

Видя, что дело о самоуправстве может вылиться в простой гражданский иск, так как свидетелей не было ни при уводе овечки со двора потерпевшего, ни при том, как овечка была заколота, судья почуял, что жалобщик по-своему больше прав, нежели ответчик. Он стал передопрашивать свидетелей. Один из них, со стороны потерпевшего, обмолвился:

– В ту пору и со мной он баранинкой поделился. По соседству.

– Кто – он? – заинтересовался судья.

– Ну, он же. Степан Иваныч.

Свидетель указал на подсудимого и прибавил:

– Мы взяли, дело соседское, а про то, баран то был, овечка ли, мы такого умысла не знали.

Судья еще раз для уточнения спросил:

– Когда же это было – когда овечку закололи или когда барана?

– Дык он же один раз колол. Может, он и вдругорядь колол: овец у него вдосталь. Мы чужих овечек не считаем. Ну только и вот под присягой говорю: не знал, какая баранина: баран, не то овечка. А теперь, выходит, будто мы чужое мясо ели, – виновато и с обидой прибавил свидетель.

Степан почуял неладное и, вскочив с места, повысил голос:

– Дыть мы тут по-соседски делимся…

– Садитесь, – сказал ему судья.

Для всех в зале было уже ясно, вот-вот дело раскроется не в пользу подсудимого, и не требовалось присутствия большого психолога, чтобы развязать этот узел в пользу потерпевшего, но судья все это воспринимал по-своему. Веселая улыбка с лица его исчезла. Он поманил меня к себе пальцем.

– Найди мне мою записную книжку, – сказал он мне.