Место издания: Чужбина (сборник)

Так все это было трогательно и незабываемо, что сидевшие на задних скамьях интеллигенты, а за ними и весь народ, встали на ноги и смотрели на судью тоже новыми, добрыми, повеселевшими лицами. Все поняли, что у этого судьи – милость выше и важнее правды. Так и я, в течение трех лет моей работы у него, навсегда запомнил, что он был именно мировым судьею, мирил людей, где только можно. Но я тогда еще не знал, что правду всякий может толковать по-своему, а милость исказить нельзя. Потому что милость способна миловать и виноватого.

Оставалось еще одно последнее дело. Удивило нас одно, странное явление. Все дела уже рассмотрены, за исключением этого, тоненького, по которому были вызваны лишь стороны и ни одного свидетеля, потому что самые важные свидетели почти все умерли, а остальные не разысканы.

Правда, в зале осталась из любопытства почти вся волостная аристократия, но остальной народ, более пятидесяти человек – пожилые бабы, безусая крестьянская молодежь, – почему они не расходятся?

Судья перелистал дело, сосчитал корешки повесток и смерил глазами неожиданное число людей на первых скамьях.

Взгляд его, как и мой, как и всех в зале, задержала стоявшая впереди всех женщина невиданно большого роста, смуглолицая, лет под пятьдесят, но без единого седого волоска на непокрытой голове. Странно было видеть именно эту непокрытую, как у девицы, голову, с которой свалилась на плечи белая пуховая шаль и покрывала богатый, беличий воротник теплой, крытой хорошим сукном шубы. В то время, когда все остальные люди расселись поудобнее на скамьи, она стояла на ногах и обнимала тоже стоявших возле нее молодых: цветущего, хорошо одетого парня и очень красивую девушку. Оба они к ней как-то прижимались и не то дурашливо, не то счастливо ухмылялись. Сама же она была строга и смотрела прямо на судью. Губы ее были плотно сжаты, лицо было спокойно; глаза большие, темные, почти не моргнув, смотрели на судью и были сухи; только в правой руке ее чуть шевелился красный платочек, как будто влажный. Видно, что выплакалась загодя.

Звякнула цепь на груди судьи, так он ее на себе поправил, подтянувши вверх. Он еще раз пристально посмотрел на высокую женщину и сказал:

– Садитесь!

Женщина сперва усадила молодую пару, не то сына и дочь, не то жениха и невесту, и потом села между ними сама, держа свой стан и голову прямо и высоко над толпою остальных, среди которых большинство было пожилых и даже старых, бородатых мужиков.

– Слушается дело о незаконном захвате наследства (я теперь не помню имен ни потерпевших, ни подсудимой, но помню, все были одной семьи, с одной и той же фамилией, скажем Силантьевы) Герасима Силантьева Матреной Силантьевой по жалобе Ефима Силантьева и его братьев и сестер – Силантьевых.

В развернутом судьею деле выделялся один лист бумаги: написанное очень красивым, каллиграфическим почерком прошение (видимо, дело рук какого-то заезжего подпольного адвоката). Написано оно было так витиевато и сложно, что ни я не мог его понять, ни судья теперь не стал его читать.

– Кто Герасим Силантьев? – спросил судья.

Матрена поднялась и вместе с собою подняла молодого парня. Молча указала на него и продолжала стоять без единого слова. Судья сказал ей опять «садитесь» и вызвал главного просителя, подписавшего прошение, – Ефима Силантьева.

– Тут вот вы написали, что Матрена Силантьева обманным путем захватила все имущество вашего умершего брата, наследником которого является Герасим Силантьев. Расскажите, как это случилось?

По лицу Матрены разлилась широкая усмешка, и странно, что и все глядевшие на нее тоже добродушно смеялись. А Ефим Силантьев взмахнул обеими руками в сторону опять поднявшейся Матрены и заявил:

– Дык она же незаконно его, – он указал на юного Герасима, – на себе женила.

Тут Матрену уже нельзя было никаким приказом усадить на место. Но она сама ничего судье не сказала, поискала среди народа зорким глазом кого надо и, указавши на седобородого, почтенных лет, одетого в черный кафтан человека, приказала ему:

– Выйди! Скажи!

Зал в мертвой тишине ожидания наблюдал, пока старик пробирался вперед.

– Законная она ему есть жена! – твердо, хотя и не громко произнес старик. – По нашему, по староверческому закону в часовне бранилась «на своды».

Тут Матрена, видимо, сочла достаточным все то, что сказал старик, оттолкнула его в сторону и, приблизившись к столу судьи, подвела вместе с собою и молодых, парня и девицу, и твердым, громким голосом произнесла, взмахнувши правою рукой на все собрание: