Место, куда я вернусь

— Почему он так и стоял там, как загипнотизированный, словно видел, как сбывается сон. Словно он Бог и наблюдает за сотворением мира. А еще позже…

Некоторое время она собиралась с духом, а потом продолжала:

— В конце концов все совсем разладилось. Он винил меня во всем на свете. А когда не винил, то кидался в секс, как сумасшедший. А потом и тут все разладилось. А потом эта ужасная ночь…

— Под Новый год? — тихо спросил я.

Она машинально кивнула и после паузы произнесла:

— Он сказал, что это моя вина. Что я не такой уж плохой рулевой, чтобы не удержать яхту на курсе, если захочу, и, может быть, я только и ждала этого порыва ветра — я должна была знать, что они там бывают. А я сказала, что если он такой отменный пловец, чемпион Йеля и так далее, то почему он не прыгнул за борт, если это был сердечный приступ? Не хватило храбрости? А он стал говорить, что это из-за меня у него неудачи в работе — ведь он задолго до той выставки понимал, что у него ничего не получается, что вся эта мешанина с сексуальной подкладкой никуда не годится. В общем, я расплакалась и убежала босиком в комнату Марии, и последнее, что я видела, — это как он взялся за бутылку.

Я спрыгнул с кровати.

— Послушай, — сказал я. — Я сейчас уезжаю. Собери чемодан, и не позже чем послезавтра ты переберешься в гостиницу «Вест-Марк» в Нью-Йорке — ты о ней никогда не слыхала, это в глубине Вест-Сайда, там ванны не очень чистые и вокруг слива пятна ржавчины, но зато она мне по карману. Я буду там весь завтрашний день и всю ночь, до шести утра. Потом меня там уже не будет. И адреса я не оставлю.

— Я пыталась, — сказала она. — Только ты мне не веришь.

— Черта с два ты пыталась.

— Я даже молилась о том, чтобы он умер, и не стыжусь этого. Или влюбился — что бы он под этим ни понимал.

Я заставил себя улыбнуться.

— Да, и я пыталась откупиться, чтобы он дал согласие на развод. Но он считает, что все и так его и зачем ему вместо этого какие-то паршивые полмиллиона? Так что он говорит только о любви — как он меня любит. На самом деле он просто не может примириться с мыслью, что есть женщина, которую ему не удается заговорить. Он сказал, что, если я уйду от него, он сделает что-нибудь ужасное. Сознается, что был с нами на яхте Батлера.

— А что это ему даст? — сказал я. — И потом, по закону муж не может давать показания против своей жены, а жена — против мужа…

— Да нет, не в этом дело, ведь мне все равно будет конец. Понимаешь, я такая дура, что вела с ним честную игру. Я была так без ума от него, что рассказала ему про себя все еще до того, как мы поженились, — все, и даже эту историю с «Фанни Хилл». И знаешь, что он теперь говорит?

— Готов спорить… — начал я, но она перебила:

— Он говорит, что есть много людей, которые про это знают, и кое-кого из них он разыскал. Как мне понравится, если я услышу об этом в зале суда — или прочитаю в газете, в отделе сплетен?

— Да пошел он к дьяволу со своими угрозами! — воскликнул я, ударив кулаком по ладони. — Возьми и уйди — разведись на любых условиях, да хоть и не разводись. А я перееду туда, где найду работу, и тогда мы…

— Он тебя погубит, — сказала она.

— Погубит меня? — расхохотался я. — Да если он…

Она покачала головой.

— И ты знаешь, что он еще говорит — самое скверное?

Я уставился на нее, а она продолжала:

— Он говорит, что, как бы я ни была богата, я знаю, что я просто деревенщина из Дагтона и что я больше всего на свете хочу считаться респектабельной, иметь положение в обществе и не быть шантрапой — так он и сказал: «шантрапой», — но я так навсегда и останусь шантрапой, пусть даже богатой шантрапой, если уйду от него, уж он об этом позаботится!

Я видел, что глаза ее полны слез.

— Я вправду такая и есть? — спросила она.

— Нет.

— Я не про шантрапу. Я хотела сказать… Ну, такая, что хочет только… ну, положения в обществе?

— Нет, — сказал я. — И чтобы это доказать, ты переберешься в гостиницу «Вест-Марк».

Я посмотрел на ее лицо и увидел на нем выражение какой-то глубокой внутренней боли. Подняв руки, она коснулась висков вытянутыми пальцами, которые медленно поползли вниз по ее щекам — словно по невидимой стене, вдоль которой она пробирается на ощупь в темноте.

До сих пор я сидел на краю кровати, но тут встал.

— Ну что ж, — сказал я, — тогда, значит, делу конец.

Но она метнулась ко мне через всю кровать, потянулась к моей руке, схватилась за нее.

— Слушай! — выкрикнула она. — Мне на все наплевать, кроме тебя! И все очень просто, только мы не могли догадаться! Мы просто поедем в Европу — ты же любишь Европу, — а там все это не важно, там никто нас не знает, и мы будем жить там сами по себе, как захотим, — у меня есть деньги там, в Швейцарии, много денег, Батлер всегда держал там много денег, и мой адвокат знает, как перевести туда еще. Никто не будет знать, где мы, только мы с тобой, и навсегда…