Место назначения неизвестно

– Я не знаю. Это все, что она говорила. Об опасности… ах да, еще она упомянула, что «не могла в это поверить».

– Поверить во что?

– Не знаю. – Хилари мгновение колебалась, потом произнесла: – Понимаете… она умирала…

Судорога боли исказила лицо Беттертона.

– Я знаю… знаю… со временем я к этому привыкну. Но сейчас просто не могу осознать. Однако относительно Бориса я теряюсь в догадках. Чем он может быть опасен для меня здесь? Если он виделся с Олив, то, полагаю, был в Лондоне?

– Да, он был в Лондоне.

– Тогда я просто не понимаю… Да какое это имеет значение? Какое, черт побери, значение может иметь вообще все это? Мы застряли на этом проклятом Объекте, в окружении толпы бездушных роботов…

– Именно такими они кажутся и мне.

– И мы не можем выбраться. – Он ударил кулаком по бетону. – Мы не можем выбраться!

– О нет, можем, – возразила Хилари.

Беттертон повернулся и в изумлении уставился на нее.

– Что вы имеете в виду?

– Мы найдем способ, – ответила она.

– Моя наивная девочка… – Он саркастически рассмеялся. – Вы не имеете ни малейшего понятия, с чем столкнулись в этом проклятом месте.

– Во время войны люди сбегали и из куда худших мест, – упрямо заявила Хилари. Она не собиралась поддаваться отчаянию. – Они рыли подкопы, придумывали еще что-нибудь…

– Как можно прорыть подкоп в сплошной скале? И куда? Вокруг пустыня.

– Тогда должно быть еще что-нибудь.

Беттертон посмотрел на нее. Она уверенно улыбнулась, хотя в этой уверенности было больше от упрямства, чем от подлинного понимания ситуации.

– Что вы за необычная девушка! Вы говорите так, словно сами верите своим словам!

– Способ всегда можно найти. Я полагаю, что это потребует времени и тщательного составления планов…

Лицо Тома опять омрачилось.

– Время… – промолвил он. – Время… Этого-то я себе и не могу позволить.

– Почему?

– Не знаю, поймете ли вы или нет… Все обстоит так, что я на самом деле не могу… выполнять здесь свою работу.

Хилари нахмурилась:

– Что вы имеете в виду?

– Как бы это сказать… я не могу работать. Не могу думать. Для моих исследований нужна высокая сосредоточенность. Можно назвать это творчеством… Но с тех пор как прибыл сюда, я лишился побудительных мотивов. Я могу лишь добросовестно проделывать рутинную работу, которой может заниматься любой мало-мальски грамотный научный сотрудник, сидящий на мизерном окладе. Но меня привезли сюда не ради этого. От меня ждут чего-то оригинального – а я не могу дать ничего такого. И чем больше я боюсь и нервничаю, тем меньше способен сделать то, что стоило бы показать всем. И это сводит меня с ума, понимаете?

Да, теперь Хилари понимала. Она вспомнила слова доктора Рюбека об ученых и примадоннах.

– Если я не дам качественных результатов, какой толк расходовать на меня время и средства? Меня просто ликвидируют.

– О нет!

– О да, они это сделают. Здесь сидят отнюдь не сентиментальные личности. До сих пор меня выручала эта затея с пластической хирургией. Понимаете, они делают операции понемногу, постепенно. И конечно же, от человека, который постоянно подвергается мелким хирургическим операциям, трудно ожидать сосредоточенности. Но теперь процесс завершен.

– Но зачем они вообще делали это? Какой в этом смысл?

– А, это!.. Ради безопасности. Моей безопасности, я имею в виду. Так делают, если… если кто-то находится в розыске.

– Значит, вы находитесь в розыске?

– Да, разве вы не знали? А, полагаю, этот факт не освещали в прессе… Возможно, даже Олив этого не знала. Но совершенно верно, меня разыскивают.

– Вы хотите сказать… за государственную измену, верно? То есть вы продали секреты атомных разработок?

Он отвел взгляд.

– Я ничего не продавал. Я рассказал то, что знал о наших разработках, – рассказал совершенно бесплатно. Поверьте мне, я хотел раскрыть эти тайны. Это была часть всего замысла – обмен научными сведениями. Разве вы не понимаете?

Хилари могла это понять. Она могла понять, если бы такое сделал Энди Питерс. Женщина живо представила, как фанатичный мечтатель Эрикссон с воодушевлением и восторженным блеском в глазах предает свою страну… Но ей трудно было вообразить, как это делает Том Беттертон. Она испытала потрясение, осознав, что это и есть наглядная разница между тем, каким Беттертон был несколько месяцев назад, прибыв сюда полным энтузиазма, и каким он стал сейчас – нервным, побежденным, сломленным, самым обычным насмерть перепуганным человеком. Пока она пыталась смириться с этим логичным выводом, Беттертон тревожно оглянулся по сторонам и сказал:

– Все уже ушли. Нам лучше…

Хилари встала.

– Да. Но, поверьте, всё в порядке. Они сочтут, что это вполне естественно – учитывая обстоятельства.

Том неловко промолвил:

– Видите ли, нам придется продолжить. Я хочу сказать… вам придется продолжать играть роль… моей жены.

– Конечно.

– И мы вынуждены будем делить спальню, и все такое. Но все будет в полном порядке. Я имею в виду, вам не нужно бояться… – Он смущенно умолк, сглотнув.

«Как же он красив, – думала Хилари, глядя на его профиль, – и как же мало это меня затрагивает!»