Место, названное зимой

Мус-Джо оказался гораздо более цивилизованным местом, чем представлял себе Гарри, учитывая, что построен этот город был совсем недавно. Он уже мог похвастаться несколькими большими кирпичными зданиями – школой, больницей, несколькими отелями и почтовой конторой, – а станция, на которую они прибыли, не уступала станциям в маленьких английских городах. Однако величина и архитектура построек подчёркивала грубую провинциальность этих мест: деревянные витрины магазинов, приземистые дома, больше напоминавшие стойла, дороги, покрытые жидкой грязью и чем похуже, и на каждом шагу – участки, старательно огороженные межевыми столбами и проволокой, но заросшие лишь весенними сорняками. Было довольно шумно, из трактира доносились звуки пианолы, но поблизости не было видно ни одной женщины, ехавшей с ними в поезде или плывшей на корабле. До этого Гарри не задумывался, насколько шляпки и платья оживляют пейзаж.

Они прошли по улице мимо службы земельных отношений, и Гарри загрустил, увидев толпу мужчин перед окнами, совсем как на Пикадилли-стрит несколько недель назад.

Отели и трактиры были по непонятным причинам переполнены, в «Сити-Хотел» и других гостиницах, куда они заходили, не было свободных кроватей. Наконец они нашли комнату на Мэйпл-Лиф. Несколько дней не имея возможности помыться и побыть в одиночестве, Гарри мечтал о горячей ванне, бритье и нескольких часах блаженства в тихой постели и готов был заплатить любую цену, какую бы ни запросили. Наконец он смог побриться и насладиться ванной на другом конце коридора, где нежился в успокаивающем сером супе, пока вода не начала остывать. Когда же пришёл черёд Троелса мыться, Гарри лежал на своей половине кровати, закрыв глаза, стараясь разобрать слова незнакомой песни, которую распевал мужчина в баре напротив, и не поддаваться панике, мучившей его с тех самых пор, как они сошли с корабля.

Они взяли с собой лишь самое необходимое; бо´льшую часть багажа оставили на станции, чтобы забрать на следующий день. Ещё в закрытой школе привыкнув отстаивать как можно больше частной собственности, Гарри тем не менее вынужден был добросовестно достать из сумки лишь вещи, без которых никак не мог, и аккуратно сложил их, чтобы маленькая комнатка не казалась ещё меньше.

Троелс же не стал себя ограничивать. Напротив, он, судя по всему, с помощью вещей отметил свою территорию, заняв ими не менее пятидесяти процентов её малопривлекательной площади. Дело было не только в его одежде, валявшейся на полу, кровати и потёртом письменном столе, но и в остром, чуть мясном запахе его тела, не противном, но стойком, так что вся комната пропахла мясом, пока Гарри был в ванной. Чувствовалось, что здесь комната Троелса, куда Гарри пробрался без спроса; ощущение усилилось, когда Троелс вернулся из ванной, насвистывая, обёрнутый одним только полотенцем, которое тут же отшвырнул в сторону. Он совершенно не смущался своей могучей наготы, пока, жизнерадостно болтая, доставал чистую одежду из раскрытого настежь чемодана.

Нужно заказать по стейку, сказал он почти безапелляционно, потому что стейк – лучшее, что может предложить Мус-Джо, и выпить пива, поскольку вино здесь дорогое и никуда не годится. Потом они пойдут к женщинам.

Гарри напомнил ему, что женат, но Троелс лишь отмахнулся. «Зачем тогда бриться в городе, битком набитом бородачами?» – спросил он ехидно. Кого он тут собирается впечатлить? Гарри начал было тихо говорить о правилах хорошего тона, но вскоре умолк. Он уже начал понимать, что Троелс – обыкновенный задира и часто говорит обидные вещи, чтобы увидеть реакцию собеседника, но придаёт не слишком много значения, если его слова остаются без ответа.

В их собственной гостинице, когда они приехали, еду уже не подавали, к облегчению Гарри: запах варёной капусты, замечания постояльцев сквозь зубы по поводу шума, перебоев с водой и бумажек с надписью «временно проживающий», приколотых едва ли не к каждой двери, не создавали впечатления, что здесь заботятся о чужом удовольствии. Они нашли шумную таверну, где сильно заросший бородой тенор ещё распевал сентиментальные песенки; им принесли стейки с жареным луком и жареным картофелем. В порции было намного больше мяса, чем Гарри мог бы съесть, но он знал, что в этом деле всегда может рассчитывать на помощь Троелса.

Пока они пили один стакан пива за другим, Троелс вынудил его говорить о Винни. Надеясь, что алкоголь и разговоры отсрочат на неопределённый срок угрозу пойти к женщинам, Гарри всё больше растравлял себе душу, рассказывая о тихом обаянии Винни, о её красоте, лукавом остроумии, о том, какая она чудесная мать и как искусно управляется с иглой и мотком шёлка. Троелсу так хотелось узнать о ней побольше, что Гарри начал опасаться, не собирается ли этот невероятно самоуверенный датчанин, передав его фермеру, плыть обратно в Туикенем, чтобы волочиться за его женой.