Место, названное зимой

Потом Гарри стал рассказывать о сценических приключениях Патти, и кто-то из посетителей таверны, подслушивавший разговор, заявил, что её фотография висит на доске. В таверне стояла нелепая доска, больше под стать будуару, чем бару, по всей видимости, призванная защищать от сквозняков мрачными зимними вечерами. Она была старательно оклеена вырезанными из лондонских журналов фотокарточками, по бо´льшей части актрис или светских красавиц; в особенности много было девушек из Гайети-театра. Любитель подслушивать, явно захмелевший, стащил доску со стены и положил на стол; по залу прошёл шёпот, и вскоре возле них собралась толпа любопытных бесцеремонных мужчин.

– Ну? – спросил Троелс. – Где она?

И, слава богу, он тут же её нашёл, выделявшуюся роскошью форм из толпы скромно одетых цветочниц; она улыбалась, чуть приоткрыв рот, а кремовые, можно даже сказать, мускулистые плечи рвались на свободу из тонкой ткани.

– Петь-то умеет? – спросил Троелс.

– Слух у неё есть, – признался Гарри, – но голос слабоват. Со сцены её не очень хорошо слышно.

– Какая разница? – кто-то рассмеялся. – Главное, прекрасно видно!

– А приятель у неё есть?

– У неё… у неё есть поклонник, – сказал Гарри, с грустью вспомнив наследника Врядли и постоянное выражение лёгкого недоумения на его лице, – средней руки аристократ, – он чуть запнулся на слове «средней».

– Ой, – воскликнул кто-то, передразнивая акцент Гарри, которого сам он никогда за собой не замечал, – только с-с-средней руки! Боже правый!

– Он на ней женится? – спросил другой.

– Ну… сомневаюсь, – сказал Гарри, почувствовав лёгкий укор совести, что выдал Патти, и прикусил язык, чтобы не разболтать о золотых часах и виллах в Пангборне.

Мужчины принялись рассматривать фотографии девушек, обсуждая их волосы, груди и, на фотографиях пооткровеннее, ноги в выражениях, вызвавших в памяти Гарри сцены, когда отец грубо поднимал бархатную губу лошади, чтобы осмотреть зубы.

Троелс во время этого разговора собрался уходить, и Гарри осознал, как он сильно зависит от его контроля. Если бы новый знакомый внезапно скрылся в ночи, прошло бы немало дней, прежде чем к Гарри вернулась бы способность вновь принимать решения.

– Пора идти, – сказал Троелс, вызвав новые насмешки мужчин.

– Надо заплатить, – напомнил Гарри, поднимаясь.

– И так сойдёт, – ответил Троелс и вышел, не оставив Гарри выбора, кроме как последовать за ним.

Ночной воздух был острым и отрезвляюще чистым после духоты таверны, и это напомнило Гарри, что он хочет спать, а не идти к женщинам, но Троелс принял решение и двигался вперёд.

– Хорошие девочки, – сказал он. – Добрые. Ирландки. Рекомендую, – и свернул по неожиданно населённой улице. К некоторым низеньким деревянным домам были пристроены маленькие веранды, к некоторым – большие балконы, где вместо кресел-качалок разместились связки брёвен. Лаяла собака. Почти во всех домах уже погасили свет. В окне того, перед которым остановился Троелс, горела лампа, дававшая бледно-розовый свет, и торчало что-то безобразное, напоминавшее мясистую орхидею зимнего сада.

Троелс постучал в дверь. Гарри шагнул назад.

– Я думаю… – начал было он, но дверь распахнулась, и пожилая женщина в платье, смутно напоминавшем вечернее, жестом пригласила их войти. Она не представилась, не спросила их имён, возможно, привыкнув к посетителям, не знавшим английского. Жестом же она велела им сесть на стулья, расставленные у стены, словно в приёмной зубного врача, подложила бревно в пузатую печь, затем села в кресло напротив них, открыла книгу, облизнула палец и перевернула страницу.

Где-то неподалёку заплакал ребёнок, потом пугающе резко затих.

Троелс был слишком высок для своего стула, скрипевшего под ним, когда он нетерпеливо топал ногой. Когда дверь открылась и вышел мужчина, на ходу застёгивавший рубашку, Троелс быстро вскочил на ноги, но женщина хлопнула рукой по ручке кресла, приказывая ему сесть на место; Гарри понял, что, возможно, это она не знает английского, а не посетители. Мужчина ушёл, насвистывая ту же песню, что Гарри слышал, лёжа в номере гостиницы. Троелс вздохнул так громко, что доски пола пошатнулись.

Наконец открылась другая дверь, женщина кивнула, Троелс поднялся и побрёл туда. Прежде чем его силуэт заслонил собой дверной проём, Гарри успел разглядеть худенькую девушку чуть постарше Китти и Мэй, которая устраивалась на постели, состоявшей из нескольких ящиков. Она повернулась к нему и смерила взглядом, лишённым всякого выражения.

Как только за Троелсом закрылась дверь, Гарри почувствовал возможность сбежать; проходя мимо читавшей женщины, бормоча извинения, он бросил несколько монет в медную соусницу, очевидно, поставленную именно для этой цели. Шагая к гостинице, благодаря провидение, что положил ключ себе в карман раньше, чем это сделал Троелс, он чувствовал страх, поэтому медленно бродил по главной улице до конца и обратно, пока сердце не перестало колотиться.

Он уснул сразу же, как забрался в скрипучую кровать. Проснувшись, он не сразу понял, что Троелс ложится на матрас рядом с ним, и ощутил беспокойство.