Место под названием «Свобода»

Но он же всегда знал, что однажды это произойдет. Сколько себя помнил, мечтал о побеге. Завидовал торговцу Дейви Пэтчу, стремясь обрести хотя бы такую свободу, какой пользовался тот. Теперь он обрел ее.

Да, обрел. И его переполняла безграничная радость, когда он думал о том, что ему удалось совершить. Он сумел выбраться на волю.

Мак не знал, что сулит ему завтрашний день. Его могли ожидать бедность, страдания, опасности. Но только не еще один день в шахте, не новый день рабского труда, не очередной день в качестве личной собственности сэра Джорджа Джеймиссона. Уже завтра он сам станет хозяином своей судьбы.

У поворота дороги он оглянулся. Ему все еще был виден отсюда подсвеченный луной замок Джеймиссонов с подобием бастионов вдоль крыши. «Я никогда больше не брошу на него даже взгляда», – сказал он себе. Эта мысль настолько развеселила его, что он начал танцевать прямо посреди проселочной дороги, насвистывая мотив и двигаясь вприпрыжку по кругу.

Но затем остановился, тихо рассмеялся и снова пошел вдоль долины.

Часть II. Лондон

Глава тринадцатая

На Шейлоке[3] были широкие брюки, длинный черный балахон и красная шляпа-треуголка. Актер выглядел ужасающе уродливым с огромным носом, наплывом двойного подбородка и искривленным ртом, застывшим в гнусной гримасе. Он вышел на сцену нарочито медленной походкой – само воплощение зла. С неистовым рыком в голосе сказал:

– Три тысячи дукатов.

Трепет испуга пробежал среди зрителей.

Мак смотрел на него совершенно завороженным взглядом. Даже в партере[4], где он стоял рядом с Дермотом Райли, толпа замерла в молчании. Шейлок продолжал выговаривать каждое слово хрипло и грубо, издавая нечто среднее между хрюканьем и собачьим лаем. Его глаза ярко сверкали из-под кустистых бровей.

– Три тысячи дукатов на три месяца, и Антонио у меня в руках…

Дермот прошептал Маку на ухо:

– На самом деле это Чарльз Маклин – ирландец. Он убил человека, предстал перед судом, но сумел доказать, что был спровоцирован, и его признали невиновным.

Мак едва слышал его. Он, разумеется, знал и раньше о существовании театров, пьес, спектаклей, но представить себе не мог, как это выглядит в действительности: жара в зрительном зале, копоть от масляных ламп, фантастические костюмы, загримированные лица, а главное, все эти эмоции. Гнев, страстная любовь, зависть и ненависть изображались актерами так натурально, что сердце Мака билось учащенно, словно действие происходило в реальной жизни.

Когда Шейлок узнал, что его дочь сбежала от него, он выскочил на сцену уже без шляпы с развевавшимися длинными волосами, заламывая руки в превосходной имитации горестного жеста, и выкрикнул с интонацией человека, переживавшего адские муки:

– Вы знали обо всем!

Потом он метнулся к рампе с возгласом:

– Если вы считаете меня псом, так берегитесь моих клыков!

И заставил всю аудиторию невольно отшатнуться от сцены.

Уже на выходе из театра Мак спросил у Дермота:

– Значит, вот они какие, эти евреи?

Он ни разу в жизни не встречал еще еврея, хотя все библейские персонажи имели еврейское происхождение, и в Священном Писании их изображали совершенно иначе.

– Я знаком с евреями, но среди них мне не попадались люди, похожие на Шейлока, слава богу, – ответил Дермот. – Хотя ростовщиков все и вправду ненавидят. С ними хорошо иметь дело, когда тебе требуется одолжить денег, а вот при выплате ссуды начинают возникать проблемы.

В Лондоне насчитывалось не так уж много евреев, но в нем обитало множество других иноземцев. Часто встречались темнокожие азиатские моряки, которых, не разбирая национальностей, называли индусами, гугеноты из Франции, тысячи совсем черных африканцев с густыми курчавыми волосами, а уж ирландцев, соотечественников Дермота, просто было несметное количество. Для Мака в этом состояла часть притягательности огромного города. В Шотландии все походили друг на друга.

Он полюбил Лондон. Просыпаясь по утрам, каждый раз испытывал радостное чувство, вспоминая, где находится. Столица полнилась для него необычными видами и занимательными сюрпризами. Здесь он сталкивался с самыми странными людьми, приобретал новый опыт, приобщался к неизведанному. Ему нравился манящий запах кофе, исходивший из многочисленных кофеен, хотя он не мог себе позволить выпить в одной из них даже чашку ароматного напитка. Он с удовольствием разглядывал роскошную палитру цветов в одежде мужчин и женщин – ярко-желтых, пурпурных, изумрудно-зеленых, алых, небесно-голубых. Он слышал мычание перепуганных стад коров, которых гнали по узким улочкам на скотобойни. Ему приходилось постоянно уклоняться от стаек полуголых детей, промышлявших попрошайничеством и воровством. Он видел то проституток, то епископов, посещал бои быков и аукционы. Впервые отведал бананов, имбиря и красного вина. Все это было восхитительно. Но самое лучшее для него заключалось в свободе ходить куда угодно и делать то, что заблагорассудится.