Она открыла дверь своей спальни. Вместе с матерью они нашли временное пристанище в небольшом флигеле на территории, окружавшей особняк сэра Джорджа на Гровнор-сквер. Мама как раз улеглась вздремнуть после обеда. Лиззи прислушалась, не раздадутся ли поблизости шаги кого-то из многочисленной прислуги сэра Джорджа, но в домике стояла полная тишина. Она легкой поступью сбежала вниз по лестнице и выскользнула через калитку в переулок, протянувшийся вдоль задней стены особняка.
Стоял холодный, но солнечный день, предвещавший скорый конец зимы. Выйдя на улицу, она напомнила себе, что должна имитировать походку мужчины, удлинив шаг, размахивая руками и добавив немного развязной непринужденности, словно весь тротуар принадлежал ей одной, и никому не было дозволено вставать у нее на пути.
Конечно же, она не смогла бы выдержать такую походку до самого Шадвелла, находившегося в противоположном, восточном конце города. И подала знак носильщикам паланкина, не забыв поднять руку резким командным жестом, а не махать просительно ладонью, как поступали в таких случаях дамы. Когда носильщики остановились и опустили паланкин на мостовую, она прочистила горло и смачно сплюнула в сточную канаву, произнеся по возможности басовитее:
– Доставьте меня срочно в таверну «Пеликан». И поосторожнее на перекрестках.
Ее отнесли в самую отдаленную восточную часть Лондона, где ей когда-либо приходилось бывать прежде. Улицы постепенно становились у́же, дома меньше и грязнее. Вскоре она оказалась в прибрежной полосе среди отсыревших навеки трущоб, замусоренных берегов реки, покосившихся верфей, небрежно сколоченных сараев для лодок, хранилищ древесины за высокими заборами и странного вида других складских помещений с цепями вместо замков на дверях. Высадили ее перед большой, располагавшейся на берегу таверной с грубо выполненным изображением пеликана на деревянной вывеске. Двор перед ней заполняла густая и шумная толпа возбужденных людей. Она различала работяг в тяжелых башмаках и с шарфами, обмотанными вокруг горла, своего рода джентльменов в непременных жилетах, женщин из низов общества, носивших шали и сабо. Несколько представительниц прекрасного пола щедро размалевали лица пудрой и помадой, выставив бюсты в глубоких вырезах платьев. Лиззи поняла, что это обычные проститутки. Женщин, кого ее мама смогла бы отнести к классу «достойных», не попадалось вообще.
Лиззи заплатила за вход и локтями проложила себе дорогу в самый центр суетливой и крикливой толпы. В нос шибанул мощный запах потных, давно немытых тел. Лиззи внезапно тоже ощутила себя возбужденной и даже порочной. В разгаре была схватка между женщинами, изображавшими гладиаторов. Три уже выбыли из битвы. Одна из них сидела на скамье, обхватив руками голову, другая пыталась остановить кровотечение из пораненной ноги, а третья вообще лежала недвижимо на спине, явно лишившись сознания и не приходя пока в себя, несмотря на старания подруг растолкать ее. Оставшиеся четыре «гладиатора» кружились в обнесенном веревкой ринге, нападая друг на друга и нанося удары деревянными дубинками длиной примерно в три фута. Все они были до пояса обнажены, босы, прикрываясь лишь сильно изорванными юбками. Их лица и тела покрывали неисчислимые свежие синяки и старые шрамы. Толпа зрителей насчитывала не менее ста человек. Они криками и возгласами подбадривали своих фавориток, а несколько мужчин еще продолжали делать ставки на исход сражения. Причем женщины размахивали дубинками изо всех сил, нанося по временам друг другу поистине сокрушительные удары. И каждый раз, когда одной из них удавалось изловчиться и точно попасть в намеченную цель, мужчины издавали одобрительный вой. Лиззи наблюдала за ними с каким-то извращенным увлечением. Вскоре еще одну женщину так огрели по голове, что она рухнула как подкошенная, тоже лишившись чувств. Вид ее полуобнаженного тела, валявшегося на грязной земле, вызвал у Лиззи приступ тошноты, и она отвела взгляд в сторону.
Она зашла внутрь таверны, постучала кулачком по стойке и обратилась к бармену:
– Плесни-ка мне пинту эля покрепче, приятель.
Как же восхитительна была для нее сама по себе возможность общаться с окружающими подобным наглым тоном! Сделай она это в женском платье, любой мужчина сурово отчитал бы ее – от бармена в таверне до носильщиков паланкина. Но всего лишь пара бриджей служила своеобразной лицензией на вызывающее поведение.
Бар насквозь провонял застоявшимся табачным дымом и разлитым по стойке пивом. Лиззи пристроилась в углу и потягивала эль, сама уже не понимая, зачем притащилась сюда. Здесь царили насилие и жестокость, а она затеяла совсем небезопасную игру. Как поступят с ней эти грубые и невежественные люди, если распознают в ней знатную леди, переодевшуюся мужчиной?