Место под солнцем

По вечерам вечно нажирался у меня за стойкой. Я же видел его, никто лучше не может знать алкоголика, как человек, наполняющий стакан по другую сторону бара. Я всё видел, он даже не потухал, просто ходил с вакуумом в башке. Бухал он в своё время по-черному, конечно, и я так говорю не потому что он много пил, а потому что после каждого глотка на него тяжело было смотреть. Словно при взгляде на него вся сетчатка глаза заполнялась дрожащей чёрной пылью. Каждый вечер он заглядывал ко мне в таверну, в полной тишине выпивал ровно 450 миллилитров виски с лимонным соком, затем уходил спать. Не знаю, про какую истину люди обычно говорят, но думаю, что на дне стакана он её не увидел, даже если бы там было вино. Это нельзя было назвать жизнью, малой, он просто существовал.

Но эта история не о противостоянии небес где-то там между садами и кругами пламени и даже не о мире людском, которому пришлось столкнуться с истреблением. Эта история о том, как с виду черное-черное сердце в один момент словно рассыпалось песком, а внутри оказался белый, слегка зеленоватый бутон розы. Что-то понесло меня в романтику совсем, в общем, одним днём он встретил её.

Point de contrôle

Познакомились они случайно. Весенним вечером он сидел на крыше. Было ещё достаточно холодно, снега только начали оттаивать, вроде это была середина марта. Он увидел её в переулке, где продавали выпечку, там рядом стояло ещё это здание, похожее на какую-то обсерваторию. Девушка была в оливковом пальто с тёмно-коричневыми пуговицами. В тот момент в нём зажглось что-то абсолютно новое и раннее невиданное. Он подошёл к ней и, растерявшись от сочетания её каштановых волос и зелёных глаз, молча улетел. Затем он каждый вечер поджидал её в том месте на крыше. Она не боялась его, не думала, что он её преследует, просто делала вид, что не замечает. Ей льстило, что к ней он относился с инфернальным теплом. По исходным ночам демонов он ловил по всему городу, но до её дома они никогда не добирались. Через месяц этих молчаливых встреч и, казалось, случайных взглядов она решила заговорить с ним. Он в тот момент незамедлительно спрыгнул с крыши, словно этого всю свою жизнь и ждал. Забавно было смотреть, как такое дьявольское создание боялось и слово сказать, лишь бы не спугнуть её взор и какой-то эфемерный интерес.

С того дня всё в корне изменилось. Он нашел смысл улыбаться. Демон в тот день точно заново был окрылён. У себя я его видел всё реже, а даже если он и заглядывал, то пил этот кислющий саур и после пол-литра уходил.

Но таких горящих глаз я никогда и ни у кого не видел.

Я даже скучал по нему. Такое чувство, что после этого птицы стали петь громче, а солнце в городе светило ярче. В один из вечеров, он завёл со мной беседу о том, как восхищался местами нашего города. Сказал, что, несмотря на то, что пролетал над ними сотни раз, лишь недавно смог разглядеть то прекрасное, что было в этих с виду обыкновенных домах и обшарпанных дорогах. Все мелочи будто зажглись светлячками, неспешно двигаясь в произвольном порядке, олицетворяя красоту мироздания, в котором, казалось, уже нигде не осталось красоты. Малой, если честно, у меня тогда день наполнился чем-то чистым, и даже ежедневная уборка бара перед закрытием смены казалась чем-то особенным. Люди, которые его видели, говорят, что порой от него исходили лучи света, лучи той самой первозданно-святой белизны. Вот же как жизнь меняется!

Ночами они гуляли так, что у них обоих ноги заплетались, курили эти вонючие ванильные сигареты на крыше, порой дым слезил ей глаза, а он аккуратно и бережно вытирал её слёзы бумажными платками, затем своими руками сжигал их, а она смеялась с этого каждый раз, как первый. Может, становиться зависимостью для другого — это сомнительная идея, но я думаю, что она стала для него даже чем-то большим, чем смысл жить, настолько большим, что человеческому разуму никогда не удастся до конца осознать всю механику этих замыслов подсознания. Понять свои чувства он не смог, но тогда определённо сделал выбор своего дальнейшего пути. Выбрал плыть дальше не в одиночку.

Их затем я как-то видел в чайной, пили какой-то зелёный клубничный чай и улыбчиво переговаривались. Вот сдался же ему этот чай! Во всех этих мелочах проглядывались перемены, к которым он словно вечно стремился, но все никак не находил стимула, чтобы двинуться вперёд.

Знаешь, есть байка, что смотрители маяков, бывает, теряют рассудок из-за яркости света. Так вот она была его светом, а он был счастлив сойти с ума. По утрам после сражений она латала его раны, обрабатывала порезы, а он слегка дёргался, когда она клала пропитанную вату на его серую от боя кожу. Он смотрел в её глаза, а они бегали то влево, то вправо, словно от чувств не могли угомониться. Казалось, эти минуты могли длиться целую вечность. Не знаю, наверное, это и была любовь. Давай за это и выпьем, пацан.