Место под солнцем

– У меня серьезные неприятности, и помочь мне можешь только ты. Но это не телефонный разговор. Если позволишь, я подъеду к тебе часикам к девяти?

– Хорошо, Егор. Ты знаешь адрес?

– Да, конечно.

– Ну вот, у тебя уже началась своя бурная личная жизнь, – выразительно развел руками Калашников, когда она положила трубку, – уже появился какой-то Егор.

– Да не какой-то, – поморщилась Катя, – это вовсе не личная жизнь. Это всего лишь Баринов.

В углу что-то грохнуло. Маргоша выронила несколько кассет и, не потрудившись поставить их на место, быстро подошла к креслу, в котором сидел Константин Иванович, уселась на подлокотник.

– Баринов? – спросила она, весело подмигнув. – Насколько мне известно, это как раз очень личная жизнь.

– Малыш, перестань, – Константин Иванович похлопал ее по коленке, – у нас серьезный разговор. Так что, Катюша, мы договорились? Или мне еще надо поупражняться в красноречии? – обратился он к Кате с лучезарной улыбкой.

– Нет, Константин Иванович, – медленно произнесла Катя, – вам не стоит больше упражняться в красноречии. Дело в том, что я была у Валеры. Есть завещание Глеба, по которому все движимое и недвижимое имущество переходит мне, в том числе и все шестьдесят процентов контрольного пакета акций казино.

Повисла пауза. На лице Константина Ивановича медленно линяла улыбка, Маргоша застыла, вцепившись пальцами в мягкую обивку кресла.

– Так. Минуточку. Я не понял. – Калашников судорожно сглотнул и откашлялся. – Глеб оставил завещание? Когда он успел?

– Полгода назад. Оно хранится у Валеры. И до сегодняшнего утра никто об этом не знал, кроме Валеры и его нотариуса.

– И ты – единственная наследница? Тебе одной достанется все?

– Именно так. С условием, что я буду продолжать выплачивать Надежде Петровне ежемесячное содержание в той же сумме, тысяча долларов, и обязуюсь покрывать ее непредвиденные расходы в случае болезни.

– Но это же бред! Это безумие какое-то! Это несправедливо, непорядочно! Ты должна отказаться! Ты хотя бы понимаешь, что не имеешь никакого права?! – Константин Иванович побагровел и кричал, срывая голос, переходя на неприличный визг.

«Вот сейчас он не играет, – спокойно, как-то отстраненно подумала Катя, – сейчас ему совершенно неважно, как он выглядит со стороны…»

Маргоша сидела с каменным лицом, и казалось, вообще не слышит криков своего взбесившегося мужа. Дождавшись паузы, она произнесла:

– Но ведь ты не сможешь больше танцевать, если возьмешь на себя казино.

– Не смогу, – кивнула Катя, – но, если я не возьму на себя казино, театра не будет.

– Это кто тебе сказал? – Константин Иванович успел немного прийти в себя и уже не кричал. – Почему ты так плохо думаешь о людях? Давай еще раз обсудим все спокойно. Ты ведь можешь отказаться, ты талантливая балерина, тебе всего лишь тридцать, и столько лет впереди. Я обещаю тебе… – Не надо, Константин Иванович, – вздохнула Катя. – Это мне сказал Валера. И обсуждать нам нечего. Он все уже решил. Он, а не вы и не я.

– Я старый идиот, – пробормотал Калашников, – наивный старый идиот… Катя подумала, что как раз наивностью здесь и не пахнет, но, разумеется, вслух этого не произнесла.

– Костя, поехали домой. – Маргоша соскользнула с подлокотника кресла и направилась в прихожую. Калашников резко поднялся и последовал за ней.

– Я еще буду разбираться с этим завещанием, – пообещал Константин Иванович, стоя на пороге, – я не верю. Оно может быть и поддельным.

Вместо «до свидания» он громко шарахнул дверью.

Иван Кузьменко понял наконец, что не дает ему покоя. История с анонимными звонками и щепками в подушке. Ольга Гуськова категорически отрицала какие-либо попытки напугать и «извести» жену убитого. На все другие вопросы она отвечала вяло, не говорила ни да, ни нет, пускалась в долгие философские рассуждения о грехе и смирении. Казалось, она все время находится в каком-то ступоре, полусне.

Обстановка КПЗ подействовала на нее настолько угнетающе, что она окончательно замкнулась в себе, бормотала молитвы, иногда на допросах чуть не засыпала, начинала покачиваться, сидя на стуле с закрытыми глазами. Но стоило коснуться темы звонков, угроз, щепок в подушке, Ольга вскидывала голову и твердо заявляла:

– Нет, этого я не делала. За мной много грехов, но черной магией я не занималась никогда. Я крещеный человек, и нет греха ужасней.

Надо ли выяснять правду об анонимных звонках и черной магии, когда речь идет об убийстве? Звонила Ольга или нет, колдовала, чтобы извести соперницу, или нет – разве это так уж важно? Возможно, адвокат зацепится, чтобы смягчить приговор, но для следствия эти детали уже особой роли не играют.

И все-таки Иван Кузьменко, повинуясь своей обычной дотошности, хотел выяснить все до конца. Он обратил внимание, что из всех, с кем он беседовал на эту тему, наиболее охотно и эмоционально говорила Жанна Гриневич, домработница. История со щепками в подушке потрясла ее ничуть не меньше, чем убийство. Судя по всему, она относилась к тому типу женщин, которых хлебом не корми, дай поговорить о чем-то этаком, запредельном, колдовском.