Может, мать научила бы его чему-нибудь другому, но ее он помнил плохо, в последний раз они виделись незадолго до его третьего дня рождения. С точки зрения отца он был идеальным ребенком. С точки зрения матери, чудовищем. Так она и говорила отцу: «Во мне растет чудовище, и я сама превращаюсь в чудовище», а он часто вспоминал, что беременность сделала ее, и без того красивую, неотразимой. Одним словом, материнский инстинкт у родительницы так и не пробудился. А его остатки убило решение отца дать сыну имя «Северин». Так звали одного из первых богов, которых почитали его предки-темные эльфы. Мать, смертная, христианка по вероисповеданию, возмутилась и объяснила, что в ее культуре это имя переводится как «мученик». «Хочешь, чтобы твой сын страдал так же, как страдала я, вынашивая его?», — спросила она у отца. Но возмущалась она недолго. Судя по рассказам отца, с головой у матери и до родов было не ахти, а потом она и вовсе тронулась умом. «Все к лучшему. Меня тошнило от этого чудовища целых девять месяцев. Думаю, он заслужил немного страданий».
Спустя три года мать решила, что с нее хватит. Однажды вечером она собрала вещи и уехала из дома, даже не оставив записки. Отец пытался ее найти, но теперь у него был маленький сын, о котором следовало заботиться. Потом он женился на темной эльфийке, трепетной черноглазой красавице, которая любила готовить, наводила в доме уют, знала свое место и не расспрашивала мужа о делах. Она родила ему пятерых сыновей, но ни с одним из них у Назари-старшего не было таких близких отношений, как с первенцем. Возможно, потому, что в свое время Северин стал для него отдушиной, тихим уголком, куда отец мог убежать и от внешнего мира, и от страданий по исчезнувшей женщине. После того, как Змей уехал из родительского дома, они встречались почти каждый месяц, даже если ради этого приходилось совершить долгое путешествие. Они проводили вечера за вином и долгими беседами о прошлом и будущем и могли засидеться до рассвета, неспешно переходя с одной темы на другую. Отец не мог похвастаться острым умом, широким кругозором или великосветскими манерами, но в нем было что-то надежное, как в доме, построенном на крепком фундаменте. «У мужчины должна быть семья, Северин, — часто повторял он. — Семья — это самое главное. Ты должен жениться и завести детей. Без этого твоя жизнь не имеет смысла, и ты можешь выбросить на ветер все свои деньги. Чем бы ты ни занимался, ты должен возвращаться домой, к семье, к любимой женщине и теплому очагу».
Назари-старший примкнул к Аднану и Умару в Алжире сразу же после того, как те приехали в город. К тому времени он успел попробовать на вкус почти все типы незаконной деятельности, знал нужных людей и с удовольствием помогал двум перспективным ребятам. К власти он никогда не рвался и был вполне доволен своим положением. «Главное — чтобы один не мешал другому зарабатывать на жизнь», — говорил отец. За несколько месяцев до своей смерти, об обстоятельствах которой Северин предпочитал не задумываться, он познакомился с Сабриной, посетовал на то, что сын пошел по скользкой дорожке и выбрал в спутницы жизни смертную женщину, но похлопал его по плечу и пожелал удачи обоим. В тот вечер они должны были ужинать втроем, но Змей узнал, что Ливий вернулся в город после долгого отсутствия и пригласил друга присоединиться. «Что это за мальчуган? — спросил отец, когда они с Северином вышли перекурить между сменами блюд. — Ты мне о нем не рассказывал». «Приятель, — ответил Змей. — Я помог ему, когда он приехал в город, и теперь мы дружим. Почему ты спрашиваешь?». Через открытые двери балкона отец наблюдал за беседой Ливия и Сабрины за столом. «Благородных кровей, — наконец заговорил он. — Разве что глаза не янтарные. Я всегда чую породу. И каково ему с тобой, полукровкой?». Змей не нашелся с ответом, и отец продолжил: «Надежный малый. Приключений с таким, конечно, не оберешься, но тот, кто не ищет приключений, не находит ни уважения, ни больших денег. А он, должно быть, притягивает приключения как магнит. Когда-нибудь он сядет на место Аднана, а ты будешь сидеть рядом».