Место покоя Моего

А уж Пилат, как заявил Кайафе высокородный эллин Доментиус, - это вопрос не для первосвященника. Для положительного решения данного вопроса Петр собирался в крепость Антония, где согласно каноническим текстам и абсолютно вопреки здравому смыслу остановился прокуратор. Здравый смысл, поддержанный, кстати, Клэр в одной из бесед с Петром, утверждал, что Пилат в дни Песаха должен был найти приют во дворце Ирода Великого, где куда менее опасно оставаться: и стены выше, и территория больше. А крепость Антония была крохотным каменным островком, приткнувшимся к западной части северной стены Храма, как раз недалеко от Овечьих ворот. Четыре невысокие башни, не слишком высокие, всего в два человеческих роста, стены, теснотища, дискомфорт, о котором Пилат не вспоминал даже в своей резиденции в Кесарии, не говоря уж о Метрополии, плюс ко всему крепость находилась в самом центре празднующего Песах людского моря. И уж если даже забыть об опасности, то о невероятном круглосуточном шуме забыть невозможно.

И тем не менее Пилат предпочел крепость.

Видимо, так велика была известная всем ненависть пятого прокуратора к своим подопечным из Иудеи и Самарии, а если говорить проще, его совершенно первобытный, дремучий антисемитизм, что он предпочел тесноту и шум крепости Антония уюту и тишине дворца Ирода Великого, тем более что во дворце в эти дни гостевал Ирод Антипа с семейством, тоже решивший на Песах развеяться в столице и покинуть на недельку свою Тверию, Тивериаду, где, к слову, Антипа устроил себе весьма приятную жизнь: и театр там имелся, и стадион для ристалищ, а что город был построен Антипой на месте древнего кладбища, волновало только правоверных галилеян.

Может, Пилат и выбрал бы для своего короткого пребывания в ненавистном Иершалаиме дворец ненавистного Ирода, но наличие там еще более ненавистного Антипы, видимо, подвигло его на нелегкие испытания бытом. Тем значительнее заслуга мудрого Кайафы, сумевшего вытащить Пилата с войском в столицу... С Иоанном договорились встретиться в доме в Нижнем городе.

Петр сам себе удивлялся: его сейчас полностью захватило действие, в котором он был силен, как Мастер Службы, которое он, опять же как Мастер, должен был довести до задуманного финала, а сам финал, вернее, его трагичный результат как бы отошел на второй план. Что случилось, спрашивал себя Петр. И вроде бы не понимал, откуда взялись как неожиданный азарт ни о чем не задумывающегося игрока, так и странное чувство отстраненности от происходящего. Будто не судьбой близкого - куда уж ближе! - человека играет он, решает ее, решил уже практически, а все происходит в некоем кукольном театре, где никто не погибает. Просто заканчивается спектакль, кукол убирают в коробки, а завтра их снова достают, и они - снова живые! - радуют почтеннейшую публику.

А ведь кому, как не Петру, знать, что спектаклем здесь и не пахло. Кровью пахло. Предательством.

И все же что-то глубоко в подсознании успокаивало Петра: все будет хорошо, все успокоится, камень утонет, круги пройдут и утихнут, жизнь не кончается. Петр не ведал, что там, в подсознании творилось, ему некогда было туда забираться, копаться, он умел, в принципе, это делать, но терпеть не мог: грязная, считал, работенка - рыться в собственном подсознании. Не однажды оно так же неясно и невнятно подсказывало Петру: успокойся. Или наоборот: насторожись. И никогда не ошибалось, хотя суть подсказки Петр понимал только после уже случившегося.

И вот ведь какая странность: болотом сейчас совсем не пахло.

И Иешуа ни разу не напомнил о запахе прокисшего вина. Намеренно? Не верил Петру? Или исчез запах?.. Что зря гадать? Будет день - будет пища... Все-таки он решил идти эллином. Пилат тг Рим, знаком был со многими из римской знати и мог изрядно удивиться, что никогда не встречал в определенных кругах какого-то Вителлия. А удивление Пилата меньше всего требовалось Петру. Эллины, в конце концов, - те же подданные Римской империи, все у них общее - нравы, развлечения, деловое сотрудничество. Даже Олимпийские игры - и те с некоторых пор общие, А у Доментиуса и Пилата еще и сословие было одинаковым - всадники, второе по значимости после сенаторского; и следовало из данного факта, что имущественный ценз у каждого должен был составлять, как минимум, огромную сумму в четыреста тысяч сестерциев. Петр полагал, что богатый всадник богатого всадника всегда поймет.

Парадный вход в крепость Антония выходил на запад. Две большие арочные двери, точнее - ворота для конных были закрыты изнутри. С руганью, работой локтями и плечами Петр добрался до них сквозь толпу, постарался не свалиться в крепостной ров и выбрался на каменную площадку перед стеной, где все же был некий вакуум, не решались паломники приближаться к дверям, за которыми жила вполне реальная опасность. Петр побарабанил сначала в одну дверь, потом в другую. Правая открылась, и воин в кожаной лорике, или кирасе, надетой на короткую тунику без рукавов, из-под которой выглядывали узкие штаны до колена, спросил на хорошем арамейском, но с некоторым раздражением: