Место покоя Моего

Осужденные свалили кресты на землю. Трое солдат начали сноровисто копать ямы для них. Процесс шел легко, земля была податлива, видимо, копана-перекопана не раз, вон - Петр заметил - неподалеку валялись еще не разграбленные, не пошедшие в огонь остатки прежних крестов. Место казни не выбирали - оно существовало и ранее. Как существовали подобные, видал Петр, и на других близких пригородных пустырях. Солдат во все времена понапрасну далеко не ходит и глубоко не роет...

Иешуа позвал Петра:

"Кифа, пусть будет, как должно быть. Ты же читал, знаешь..."

"Мало ли что я читал!.. Как будет, так и будет, а что написано, то еще не скоро напишут. Успеют придумать..."

"Придумать ?"

"А как ты надеялся? Евангелия о тебе - это притчи, в которых есть, конечно, реальные факты, но подробности этих фактов, во-первых, в разных текстах поданы по-разному, во-вторых, где-то они есть, а где-то их нет. Это всего лишь притчи... Помнишь, что ты сам говорил нам о притче? "Разве в притче надо искать сюжет, а не философский смысл?" Верно сказал. Евангелисты напишут то, что ЗНАЮТ, а не то, что ВИДЕЛИ. Опять твоя мысль: знающих всегда много меньше, чем видевших..."

"Ты запомнил..."

"Я люблю тебя, Иешуа. Хочешь - как брата, хочешь - как сына, хотя сегодня я немногим старше тебя. И я один могу быть и знающим и видевшим... Не отвлекайся. Сейчас придет боль. Сосре-, доточься. Уведи ее. Мы еще вернемся к разговору. А позже я скажу, когда тебе умереть..."

"Я не боюсь..."

Однако страшные слова: "Я скажу, когда тебе умереть"!..

Пожалуй, именно сейчас, впервые после огромного перерыва, Петр снова начал вести своего ученика. Более того, давно переставший быть учеником, давно превратившийся в Учителя, Иешуа снова хочет слушать и знать. Петр вновь для него - Учитель и Ведущий, а он - всего лишь ведомый, поскольку не нынче задуманная, просчитанная и доселе ясная и прямая дорога неожиданно круто изменила направление, свернула неизвестно куда - в темноту. Новое знание, к которому только подошел, прикоснулся, - всегда темнота, в которую страшновато входить. Хочется и колется... Можно, конечно, повернуть назад, на привычный путь, на истоптанные собственными подошвами тропинки, где все знакомо, привычно, не страшно и... уже неинтересно. Потому что есть эта темнота. Иешуа, как тот ребенок, который бесстрашно, с чистым сердцем идет на стук, не ведая кто за дверью. И открывает ее - пан или пропал!

Впрочем, у него есть Петр, который знает, что в темноте. Тогда, похоже, что пан...

Если бы точно знать, горько усмехнулся Петр. Коли и знает что, то приблизительно, понаслышке, ощупью ориентируется - в бесконечных поисках выключателя: найдет - вспыхнет свет. Здесь вспыхнет. А дальше - опять темно.

Это он про свое время может много порассказать, а на что Иешуа подробности его, Петра, времени? Ему бы все понять про день завтрашний или, в лучшем случае, про вечер нынешнего. А что Петр может о том поведать? Что должно быть в очень приближенном варианте. А что на самом деле будет - один Бог знает. Но, как обычно, помалкивает. Иешуа не так давно сам назвал Его - немногословным...

Вот в одном Петр уверен точно: Иешуа не умрет. То есть для всех - да, умрет, затормозит сердце, замедлит ток крови, это он умеет, это несложно. До перелома суток, до шести часов, начала шабата, то есть покоя по-древнееврейски, его похоронят... И не в могиле Иосифа Аримафейского, не знает Петр никакого Иосифа Аримафейского...

Хотя точнее сказать - пока не знает. Вдруг да появится стари-, чок библейский. Он и в Библии, как чертик из табакерки, выскочил - неведомо откуда, нигде до сего момента не упоминался. Высокопоставленный и старый уже поклонник Машиаха, выпросивший у прокуратора разрешение на снятие умершего с креста и захоронение его до начала шабата.

Кстати, а нужно ли на самом деле разрешение?.. Петр никогда о том не слышал. Умер - хорони, если есть куда...