Место полного исчезновения: Эндекит

«Эмигрирую-ка я в Израиль! — впервые задумался над такой возможностью Моня. — Там тоже не „фонтан“, но, говорят, жить можно, если не взорвет какой-нибудь арабский фанатик-самоубийца. Что я цепляюсь за родину, которая меня не признает?»

Неожиданно он увидел стоявшего рядом с ним кладовщика по кличке Мочила Деревенская и даже вздрогнул от неожиданности. Коллега по профессии работал в другую смену, поэтому его появление здесь, в чужую смену, вызвало у Мони сразу же массу вопросов, на которые он хотел бы получить ответы.

В чужую смену ходить было не принято, чтобы не вызывать подозрений и нареканий, если вдруг что-то пропадет, а такие случаи бывали и в швейке.

— Тебе чего надобно? — недовольно спросил Моня.

— Стою, смотрю! — загадочно ответил Мочила Деревенская.

— Вижу, что стоишь и смотришь, — раздраженно продолжил Моня. — Какого хера тебе здесь надобно?

— Ты спину напрягаешь! — заметил кладовщик. — Так много не наработаешь! Далеко от «колышка» сидишь, тянешься, спину ломаешь. Так много не наработаешь! — повторил он, внимательно глядя прямо в глаза Моне. — Давай, помогу! — неожиданно предложил он.

Хотел Моня тут же послать его куда подальше, но что-то его остановило.

«Почему бы и нет? — подумал он. — Учиться никогда не поздно ни в каком деле. „Век живи — век учись, дураком помрешь“», — вспомнилось ему и это.

— Покажи, как надо! — предложил он кладовщику.

— Тогда встань со скамьи! — велел ему кладовщик.

— Мне чаще предлагали сесть на скамью! — пошутил Моня.

— Так это же на скамью подсудимых! — усмехнулся кладовщик, как-то странно глядя на Моню.

Моня освободил кладовщику скамью, и тот, усевшись на рабочее место, стал показывать наиболее рациональные, с его точки зрения, движения, от которых не болела спина. Он сидел совершенно спокойно, работали лишь его руки, но производительность труда при этом увеличилась почти вдвое.

— Класс! — одобрил Моня. — А ну дай, я попробую!

Кладовщик уступил ему место и встал рядом, чтобы понаблюдать за его действиями.

Моня оказался способным учеником. Буквально через пять минут он стал почти в точности повторять движения кладовщика и реально ощутил, что напряжение в спине исчезло.

— Клево! — одобрил он. — «Дело мастера боится!»

— А что понапрасну корячиться? — улыбнулся кладовщик. — Впереди пять лет, а не пять дней!

И ощерился как-то загадочно, понимай его слова как знаешь. Затем повернулся и исчез из швейки, словно померещился.

«Надо же, — подумалось Моне, — как умеет быстро появляться и исчезать!»

Такое умение может озадачить кого угодно.

Взяв на «вооружение» уроки кладовщика, Моня резко повысил свою работоспособность и, соответственно, и производительность труда.

Мастер, увидев случайно, как лихо Моня расправляется с рукавицами, удивился и заметил мимоходом:

— Обычно опыт приходит с годами…

— Так здесь же день за три идет! — весело отшутился Моня.

Ему было приятно, что он так удивил мастера, которого, казалось, уже ничем удивить было невозможно.

И до обеда Моня выполнил норму, которую с трудом и с сильными болями в спине в’ытягивал лишь к концу рабочей смены.

В столовой Моня сразу же увидел хмурую физиономию Игоря Васильева, сидевшего теперь напротив пустого места, куда никто из соседей пересаживаться не хотел, все уступали это место другому. Слух о страшной участи Пана уже облетел колонию, вызвав ужас и скрытый протест, который, правда, пока ничем не проявлял себя.

Васильеву Моня завидовал «белой» завистью.

«Лихо Студент устроился! — размышлял он как-то. — Все руками работают, а он один умудрился головой промышлять в зоне. Уметь надо!»

Обычно такая зависть в зоне до добра не доводит. Рано или поздно «подставят» бедного под гнев начальства, если, конечно, братва сама не выдвинула тебя «шустрить» «наверху», чтобы по возможности сообщать о готовящемся большом «шмоне» или о каких-либо еще пакостях начальства. Да и начальство в обычных колониях не привлекает к работе в административном корпусе заключенных, разумеется, если это не шнырь, которому положено убирать, чистить и носить.

Хмурость Васильева Моня объяснил просто:

«Кента» потерял! — думал он. — Огнем стали нас жечь! Горбаня, можно считать, тоже сожгли, только изнутри. А Пана по частям спалили, надо же!

И черная «пайка» с трудом лезла в горло. Застревала.

Но мрачные мысли ненадолго задержались в голове Мони. Такая была неунывающая натура.

«Все там будем! — думал он, примиряясь с судьбой. — Чего раньше времени переживать? Пусть другие о тебе переживают!»

Вернувшись на швейку, Моня продолжил освоение нового метода, предложенного кладовщиком, Мочилой Деревенской, как его все называли. И так лихо стал работать, что пачка за пачкой вывернутых и перевязанных крест-накрест рукавиц росли возле него, постепенно превращаясь в гору.

Мастер швейки, появившийся возле него, одобрительно похлопал его по плечу и велел:

— Прервись, дело есть! Надо лекальщикам поднести несколько штук материи. Иди на склад и помоги им.