Место полного исчезновения: Эндекит

Дарзиньш принципиально не хотел называть колонию строгого режима новомодным выражением — исправительно-трудовое учреждение. Не было это ни учреждением, где царит единоначалие, в колонии почти всегда Двоевластие, ни исправительным, потому что скорее это „учреждение“ можно было называть тогда „курсами повышения квалификации“, где незначительный воришка получал такие воровские познания, каких ему на воле век не узнать, ни трудовым, потому что к труду здесь вырабатывали лишь стойкое отвращение, каторжный труд всегда не результативен.

Последний этап, насколько было известно Дарзиньшу, был женским, баржа целиком шла к нему в колонию, или исправительно-трудовое учреждение.

Следовательно, проверяющим должна быть женщина, как понимал Дарзиньш. И ему предстояло, значит, познакомить Васильева с этой проверяющей.

„Конечно, женщине видней, подходит мужик для выполнения ответственных заданий или нет! — думал Дарзиньш. — Кого хотят видеть в Васильеве: исполнителя приговора, палача или организатора ликвидации опасных и вредных людей? Приговор всегда в таких случаях предшествует убийству, да и убийством это назвать крайне сложно, когда убитый с убийцей не только не знакомы, но и не слышали друг о друге ничего. И хотя трудно вычислить исполнителя заказа, но самого заказчика еще труднее, даже зная приблизительно, кто может быть заинтересован в убийстве“.

Игорь, уничтожая неизменные бутерброды с баночной китайской ветчиной, тоже размышлял над перипетиями жизни, сравнивая свое нынешнее положение „любимца“ „хозяина“ с положением бесправного „мужика“, которым на зоне помыкают все, кому не лень: и контролеры, и надзиратели, и уголовники.

„Правда, это до первого стихийного бунта, — он отдавал себе отчет в истинном положении вещей, — а там могут под горячую руку и шкуру содрать или кишки выпустить и на шею намотать, то, что я слышал в воспоминаниях зеков, действительно, страшно“.

Все оставшееся время до обеда Игорь рассуждал о каверзах жизни, порой такую шутку отмачивающей, что только диву даешься, как это происходит и зачем.

Первым, кого встретил Васильев, направляясь к столовой, был ошивающийся неподалеку от „крикушника“ Корчагин. Он кого-то ждал. По идее, он должен был после освобождения отправиться на работу на „швейку“, но он этого не сделал, решив, очевидно, что лучше к работе приступить после обеда, все равно норму выполнить не удастся.

— А я тебя ожидаю! — подскочил к Васильеву Корчагин, едва тот показался на крыльце административного корпуса. — Хочу поблагодарить за освобождение. Как тебе удалось убедить начальство, что я не виновен?

— Во-первых, — солидно произнёс Игорь, — благодарить тебе надо убийцу, который „замочил“ Ступу.

— Ступу „замочили“? — ахнул Корчагин. — Фраер! Говорил я ему: „Не лезь, Ступа, в „авторы“, голову снесут и не заметишь!“ Вот и вышло по-моему, а не по его желанию… Напрасно только деньги Полковнику отвалил.

— Он заплатил Полковнику деньги? — не поверил Игорь. — За титул „вора в законе“?

— За „вора в законе“ платят такие большие деньги, что у Ступы их просто никогда и не было, — честно сказал Корчагин. — Полковник продул в карты приличную сумму, а Ступа и подвернулся под руку, выручил Полковника, тот возьми и предложи ему стать авторитетом, чтобы, значит, деньги ему уже не отдавать. Извини, перебил я тебя. А что во-вторых?

Но Васильеву уже расхотелось посвящать Корчагина в дела, которые его никоим образом не касались.

— А во-вторых, — сказал он как можно более солидно, — существует тайна следствия, и посторонним совать в нее нос не следует, может так прищемить, что мало не покажется.

— Да какой же я посторонний? — изумился Корчагин. — Когда я у вас главный подозреваемый. И не найди вы убийцу, посадите меня. Я все время верчусь рядом с убийцей. Но и ты, между нами, тоже. Как ты думаешь, за что ваша „семья“ в такой немилости у убийцы?

— Думает, что мы что-то знаем про него или имеем какой-то ключик к разгадке, — пояснил Игорь. — Вот и „мочит“ одного за другим.

— Ступа по другому делу! — солидно ответил Корчагин. — А ваше дело „пахнет керосином“. Вас только двое осталось из „семьи“?

— Да не было никакой „семьи“! — возразил Игорь. — Просто посидели, распили вместе бутылочку, и все тут.

— Тогда это — Хрупкий! — решил Корчагин. — И опыт у него имеется.

— По твоему рассуждению убийцей могу быть и я! — съязвил Игорь. — Правда, опыта у меня маловато. Вернее, нет совсем.

— Опыт — дело наживное! — серьезно воспринял эту версию Корчагин. — В зоне пошел слушок, что ты потому и не можешь раскрыть, что хорошо знаешь, кто убивает.