Место полного исчезновения: Эндекит

Он столько картошки начистил за свою жизнь и в детдоме, и в общежитии! Зачастую картошка была единственным продуктом в его меню, когда заканчивались деньги, вареная и жареная с постным маслом, она прекрасно утоляла голод безо всяких там разносолов.

Пан сразу отметил ловкость Игоря в таком трудном деле, как чистка картофеля, и одобрил ее:

— Трудяга! Не пропадешь в зоне, если языком управлять научишься. Трудяг не любят, но уважают. А «бугры» так просто молятся. И как это тебя «хозяин» в шныри записал?

— Там работы — вагон и маленькая тележка! — возразил Игорь. — Вкалывать руками, может, оно и легче.

— Это на воле легче! — вздохнул Пан. — А здесь — смерть!

— Что, так уж все и умирают? — возразил Игорь.

— Половина, так уж точно! — упорствовал в своей правоте Пан. — Ты думаешь, что беглец с оторванными яйцами когда-нибудь выйдет отсюда? Да ни в жизнь! Его «хозяин» не выпустит под угрозой расстрела. Я почему, как ты заметил, сразу же взятку дал? В котельной тепло и сухо, и мухи не кусают. А эту работу я хорошо знаю. В котельной еще никто не умирал, все выходили на волю.

— А кто там сейчас работает? — поинтересовался Игорь.

— Трудяга, хозяйственник! — охотно пояснил Пан. — Он в конце навигации отправится в городскую тюрьму досиживать несколько недель срока, а я займу его место уже надолго.

За разговорами да перебранками работа кипела споро. К отбою, объявленному по внутреннему радио, гора картошки, которую, на первый взгляд, и перечистить-то было нельзя, исчезла, зато все котлы оказались полными.

Руки у Игоря и Пана оказались черными от картофеля. Они помыли их с хозяйственным мылом и сели за большой деревянный разделочный стол, по обе стороны которого стояли деревянные лавки длиной со стол.

Каждому из своих работников повара накладывали в алюминиевые миски вареного рассыпчатого картофеля, политого подсолнечным маслом. Но все получили разные порции: кто меньше работал, тот меньше и получил, у поваров глаз зоркий. Игорь с Паном получили по полной миске обильно политого подсолнечным маслом пышущего паром картофеля.

Поработав несколько часов, Игорь почувствовал, что очень хочет есть, и с огромным аппетитом принялся уничтожать вкусную еду.

После крепкой заправки Игорь внезапно ощутил, что у него начинают слипаться глаза. Действие чифиря, как и предсказал Дарзиньш, закончилось, и стала сказываться усталость, вызванная тяжелой дорогой.

Игорь так заразительно зевнул, что Пан тут же последовал его примеру и, рассмеявшись, сказал сквозь зевоту:

— Что-то стал я уставать, не пора ли нам поспать?

— Храповицкого исполнить! — согласился охотно Игорь.

Они вымыли за собой алюминиевые миски и отправились в барак в сопровождении дежурного.

Зайдя в барак, они поразились спертости воздуха. Храп, раздававшийся в разных частях барака, и другие звуки, вызванные недоброкачественной пищей и испорченными желудками, создавали ощущение, что в барак заползло какое-то чудовище, отравляющее воздух своим смрадным дыханием, хотелось бежать куда-нибудь подальше, да некуда. А за побег к тому же рвали яйца, Игорь убедился в этом своими глазами.

Но когда человек хочет спать, когда он устал так, что веки на ходу слипаются, он уснет в любом месте и положении.

Игорь уснул, едва только лег и накрылся одеялом, щека еще не коснулась подушки, как он провалился в небытие.

Виктор Алдисович Дарзиньш, увидев на плацу в строю вновь прибывших заключенных Игоря Васильева, скорее обрадовался, чем удивился. После происшествия в Таллинне он не раз укорял себя, что не поблагодарил спасшего ему жизнь юношу, который чем-то ему понравился и чем-то встревожил. Его любовь к красотке Лене вызывала умиление у всех, кроме Дарзиньша. Знавший людей с низменной натурой, он нисколько не обманывался, глядя, с какими ухищрениями Лена привораживала к себе Игоря.

«Для чего-то ей он еще нужен, кроме постели! — сразу же решил Дарзиньш. — А парень влюблен по уши, хоть веревки из него вей».

Хотел предупредить, но постеснялся. Да и совет его был бы воспринят однозначно: завидует старик, сам не может, так и другим не позволяет. А Дарзиньш знал многое и видел то, что для других скрыто за семью печатями.

Не успел предупредить, нападение бывшего зека из его бывшей уже колонии спутало все его планы. Травма оказалась более серьезной, чем он предполагал, потребовала времени на лечение, а после лечения он активно помогал следственным органам найти нападавших, правда, безуспешно. После чего его отправили отдохнуть в ведомственный санаторий. А там уж время пришло и новую зону принимать.

Скрыть свою радость Дарзиньшу не составило больших трудов, привычная маска легко ложилась на лицо, как только он появлялся перед заключенными, теми, кто впервые переступал «порог» вверенного ему исправительно-трудового лагеря, колонии, что более правильно, но все говорили «лагерь»: и заключенные, и их так называемые «воспитатели», которые, на самом-то деле, были надсмотрщиками или скорее — мучителями.