Место преступления

Из всей этой речи я сделал вывод, что мой сосед любит щегольнуть инициативой, что он болтун, зазнайка и вообще негодяй и страшный проныра. К счастью, внешность и речь Станислава Пумского в комплекте с визиткой канцелярии «Малиновский и Глыдр» произвели на дядю столь сильное впечатление, что он изъял аутентичные материалы из своего личного архива, где хранились копии всех дел, которые вело наше агентство, хотя, как мне кажется, закон это запрещает. Дядя, наверное, подумал, что Халинин адвокат прекрасно знает, какого рода поручение она доверила нашему агентству, а поскольку хотел получить на этом еще какие-то деньги, помимо тех, что вытянул из Халины Ментиросо, то не мог слишком грубо дурачить почтенную канцелярию.

Итак, в конверте лежала пачка фотографий, запечатлевших двух мужчин: один из них, постарше, был в епископском облачении, а другой, ergo помоложе, — в куцем стихаре министранта, из которого вырос лет семь назад. Недогадливым читателям поясню, что, кроме литургического облачения, и то неполного, на них ничего больше не было. На оборотах фотографий значились даты и места свиданий, а также настоящие и вымышленные фамилии, которыми пользовались оба господина. В свете — или, скорее, во мраке — этих безобразий последние слова Иво Мая обрели совсем иной смысл. Я долго раздумывал, где бы получше спрятать сей прискорбный трофей, и в конце концов счел, что лучше всего подойдет альбом тетки Дзержищав. Засунул фотографии между страницами и положил альбом на кафельную печку. Потом выпил две таблетки аспирина, довольно безуспешно попытался привести себя в порядок и вышел в город.

На Главпочтамте я получил телефонный справочник, после чего воспользовался телефоном.

— Издательство «Гарцовник-эдиторс», — услышал я в трубке.

Мне показалось, что оба «р» прозвучали немного картаво, но с тем же успехом это могли быть и помехи на линии. Зажав нос, я представился похоронным агентом, организующим церемонию погребения блаженной памяти Халины Ментиросо.

— Но вскрытие ее трупа еще не закончено, — возразила моя собеседница. — Кроме того, пропала селезенка, а это важное вещественное доказательство.

— Селезенка пани Ментиросо пока не обнаружена, но на ее поиски могут уйти годы. Поэтому мы заменили ее резиновой уточкой. Если вы предпочтете кремацию и урну, отсутствие селезенки вообще ничего не изменит. Другое дело, если речь пойдет о гробе, склепе или мраморной гробнице. Выберете вид погребения сами или будем мучить подробностями безутешного в своей скорби вдовца?

— Я выбираю кремацию и урну, — решительно ответил голос. — А вообще — никакой урны. Развейте прах над болотом с крокодилами. Это были любимые зверушки усопшей.

Я услышал достаточное количество «р», чтобы убедиться: Ина Серая Мышь чувствует себя превосходно. Меня это успокоило, хотя и слегка разочаровало. Я уже представлял себе самые черные сценарии ее судьбы, которые оправдывали бы то, что случилось со мной. А она между тем на следующее утро спокойненько вышла на работу. Такого разочарования в женщинах я не испытывал уже давно. Что красотки двуличны, это я знал, но от дурнушек ожидал большей порядочности.

Глава 13. Переполох в больнице

Вот такие размышления занимали меня по дороге в больницу, где, как помнит внимательный читатель, должна была находиться Алина Пофигель, урожденная Сопелькундель, и где я обнаружил ее в пятиместной палате, набитой больными с переломами и посетителями.

Алина была единственной, чью кровать не обступали гости, чья тумбочка не была уставлена продуктами из домашней кухни или супермаркета. Она была на несколько лет моложе Халины, но из-за стрессов, плохого питания и скверной косметики выглядела опустившейся близняшкой своей сестры. Нога у нее была в гипсе, а на левой руке стояла капельница.

Я выхватил табуретку из-под какой-то девочки, которая подняла толстую попу, чтобы достать булочку из бабулиной корзинки. Когда в следующее мгновение девочка неожиданно шмякнулась на пол, я уже сидел через три кровати, у изголовья Алины Пофигель.

С минуту я прикидывал, не обыскать ли ее тумбочку или кровать, делая вид, что поправляю постель. Но задумался: если даже Алина и слямзила «Шоу лжецов», стала бы она брать его с собой в больницу? Ее квартира, если верить мамаше Сопелькундель, тоже не казалась надежным укрытием. Так где же она могла хранить рукопись? Это я мог узнать только от нее.

— Меня зовут Хенрик Щупачидло, я больничный психолог, — проговорил я сладким как мед голосом. — Могу я вам чем-нибудь помочь?

— Хотите из меня придурочную сделать? — гневно спросила она.

— Вы меня перепутали с психиатром. Мы, психологи, оказываем настоящую помощь. И дело не только в том, что вы можете свободно выговориться. В этом смысле мы лучше, чем священники: нас абсолютно не волнует смехотворная категория греха. Я не буду вас оценивать. Меня не интересует, сделали ли вы что-то дурное, совершили ошибку или преступление. Единственное, что меня заботит, — ваше благо.

— Мое благо! — фыркнула она. — Как-то это маловато будет, а?