Место, роль и значение религий в современном мире

Особенно, как полагал Варсонофий, это проявилось в воззрениях Льва Толстого в поздний период его творчества, когда он разочаровался в основополагающих устоях и умонастроениях современного ему общества. Например, в трактате «Что такое искусство?» Толстой показывал разложение господствующих классов и их культуры. Бόльшую часть самых гениальных творений мастеров литературы и искусства прошлого и настоящего — Данте, Моцарта. Баха, Бетховена, Шекспира, Гёте, включая и свои собственные произведения за исключением чисто религиозных рассказов — Толстой считал лживыми, фальшивыми, не связанными с реальной жизнью народа, лишенными высоких идей, идеалов и нравственных ценностей. Одновременно Толстой обвинял священнослужителей христианской церкви за отход от истинной религии и веры и ратовал за личный контакт человека с Богом, что фактически означало отрицание самой церкви и веру в Бога вне церкви.

Больше того, Толстой отрицал истину и красоту, поскольку в истине он не видел особого смысла, а красота, по его убеждению, всегда была соблазном, уводящим человека от Бога. Он признавал только добро, которое отождествлял с Богом. Смысл человеческой жизни на земле он видел в утверждении добра как богоугодного дела.

В связи с этими тенденциями распространения еретических идей и их влияния на умы Варсонофий отмечает: «Грустное явление наблюдается! Увлекаются различными лжеучениями, люди образованные — всякими ницшами, марксами, ренанами; но особенно жаль простецов, которые, читая Толстого, делаются толстовцами и отпадают от Православной Церкви — вне же ее спасение невозможно. Да сохранит нас Господь от всех этих еретиков!»[419] Варсонофий сокрушается, что Толстой избрал гибельный, а не праведный путь: «…жизнь Льва Николаевича могла бы пойти совсем иначе, не послушайся он погибельного помысла. Явилась у него мысль, что Иисус Христос — не Бог, и он поверил ей. Потом пришло в голову, что Евангелие написано неправильно, и этой мысли он поверил и перекроил Евангелие по-своему, отпал от Церкви, уходил все дальше и дальше от Бога и кончил плохо. Приходил он как-то сюда, был у батюшки о. Амвросия, вероятно, пришел под видом жаждущего спасения. Но о. Амвросий очень хорошо понял его, когда Толстой заговорил с ним о своем “евангелии”. Когда Толстой ушел от Батюшки, тот сказал про него только: “Горд он!” — поверьте, одним этим словом охарактеризовал весь его душевный недуг»[420].

Любопытно продолжение этой истории. Когда Л. Толстой вернулся в гостиницу, он встретился с К. Леонтьевым, жившим там же, и стал рассказывать о своем посещении Скита и беседе с о. Амвросием. Леонтьев, «будучи человеком горячим, пришел в негодование и воскликнул:

— Как могли вы осмелиться, граф, говорить со Старцем о вашем “евангелии”?!

— А, так вы хотите донести на меня обер-прокурору? Ну что же, доносите! Посмотрим, что из этого выйдет.

Вот как Толстой понял его и в чем заподозрил! А мало ли других случаев, когда с помысла начинается гибель человеческой жизни?»[421]

Ясно, что Константин Леонтьев, любивший Толстого, высоко ценивший его талант и все его творчество и написавший об этом специальную работу, естественно, не собирался никуда на него жаловаться, но, будучи истинно православным человеком, не мог простить Толстому его нападок на Православную Церковь и еретических идей относительно Евангелия.

Варсонофий, таким образом, видит корень гибельного пути Льва Толстого, заключающегося в ошибочных помыслах и гордыне и, естественно, в отсутствии смирения. Поэтому не случайно Толстой не только усомнился в Евангелии как истинном учении Иисуса Христа, но и пытался заменить его своим евангелием. Вот почему он был отлучен от церкви.

Тем не менее Русская Православная Церковь и лично Варсонофий пытались вернуть Льва Толстого в лоно Церкви. Приехав в Астапово к умирающему Толстому с надеждой услышать покаяние писателя и простить ему от имени церкви все его прегрешения, Варсонофий, к великому его сожалению, не был к нему допущен родственниками. Он всегда искренне сожалел об этом: «Возвращался я из Астапова с грустью на сердце, так как миссия моя не была выполнена. Конечно, Господь “и намерения целует” и награждает человека за труд, а не за результаты труда, но все-таки мне было грустно. Конечно, Толстой теперь на Страшном Суде безответен; и митрополит прислал ему телеграмму, которую ему даже не передали. Церковью было сделано все для его спасения, но он не захотел спастись — и погиб. А когда-то был благочестивым человеком, но, видно, это благочестие было только внешним»[422].