Место третьего (СИ)

Я никогда не видел, как он это делает. А если б знал, что являет собой подобное зрелище, предпочёл бы и дальше не видеть.

Ритсу сидит за столом, зажав зубами сигарету. Ореол дыма окружает его, словно кривая портретная рамка. В плотно закрытой стеклянной банке по правую руку бьются две ярко-жёлтые бабочки с разным рисунком на крыльях. Третью он распинает на квадрате фанеры, методично вколачивая булавки небольшим молотком в ещё трепыхающееся тельце. Всё это настолько омерзительно, что к горлу подкатывает тошнота.

— Разве их не нужно сначала умертвить? — спрашиваю я, не поздоровавшись и вмиг забыв, зачем пришёл.

— Если прикалывать мёртвую бабочку, она выглядит слишком статичной, — из-за торчащей во рту сигареты получается немного невнятно. — Умирая приколотой, она принимает естественную позу и смотрится куда живей.

Это он называет «живей»?

— Если вам нравятся живые бабочки, почему просто не держать их в инсектарии?

— Мне не нравятся живые бабочки, потому что они слишком скоро умирают.

— А ещё потому, что могут улететь?

Минами отрывается от своего зверского занятия и наконец смотрит на меня.

— Садись.

Признаться, мне и подходить-то к столу противно, не то что садиться рядом. Но, пересилив себя, всё-таки опускаюсь на жёсткий стул. Ритсу глубоко затягивается, стряхивает пепел и пристально следит за тем, как крылья бабочки ещё недолго дёргаются — каждый раз всё слабее — и окончательно замирают. Потом осторожно подцепляет фанеру пальцами и отправляет на подоконник. Перед ним появляются второй светлый квадрат и новые булавки.

— Как быстро он реагирует на зов?

Засмотревшись на его руки, не сразу понимаю, о чём вопрос. Потом, прогнав оцепенение, хмурюсь.

— Мгновенно. Он научился перемещаться ко мне за долю секунды.

— Значит, ты создал по-настоящему прочные узы. Поздравляю.

Не хочу, не хочу на это смотреть, но глаза сами притягиваются ко второй бабочке, которую он достаёт из банки длинным пинцетом и прилаживает к фанерному листу.

— Да пока не с чем, — бормочу точно в каком-то трансе, — раз я сижу у вас и хочу, чтобы вы помогли мне заглушить Связь.

— Связь невозможно «заглушить», — он коротко смотрит на меня и бьёт молотком по булавке. Я вздрагиваю. — Можно лишь научиться… — второй удар, бабочка сгибается пополам. — Управлять ею… — третий удар, крылья беспомощно лупят по фанере. — Контролировать её… — четвёртый удар, и Минами тянется за следующей булавкой. Первая вошла ровно в центр тонкого тельца.

Заставляю себя отвернуться и рассматриваю книги на полке сбоку. Но уши не заткнёшь. И ровные механические удары резко кромсают тишину кабинета. Наверное, нужно как можно больше говорить, чтобы отвлечься.

— В первый день я думал, что понял, как это делается. Я просто пытался отделить его эмоции от своих, и вначале было терпимо. Но потом стало хуже.

— Это естественно, — Ритсу давит окурок в пепельнице, чтобы тут же закурить вновь. — Нить Связи непостоянна, она растёт и крепнет при каждом взаимодействии, будь то приказы, наказания, входы в Систему или тактильный контакт.

Ага. Теперь, по крайней мере, ясно, что созданная Соби бабочка — отражение Силы нашей Связи. Наказание, приказ, а следом и контакт.

Бабочка… опять эти бабочки…

— Но совсем не взаимодействовать с Бойцом я не могу.

— Конечно, не можешь. Ведь не для того ты его взял, чтобы хранить на полке, как статуэтку.

— И как осуществляется контроль над Связью?

— Для начала вызови нить, — Минами вбивает последнюю булавку, внимательно осматривает бабочку и откладывает на подоконник к первой.

— Как?

— Представь её, — он пожимает плечами и порывается взять пинцет, чтобы расправиться с последним насекомым, но, наверное, заметив выражение моего лица, просто складывает руки на груди и откидывается на спинку кресла. Ну и на том спасибо.

Закрываю глаза, честно представляя себе эту нить. Кажется, я видел её после того, как вырезал Имя, но уже не уверен, что это не был плод воображения. Ведь в действительности нить не может быть выпачкана в крови или обезображена как-то иначе. И как вообще она должна выглядеть? У всех по-разному или одинаково? Я никогда прежде не видел её у других. Возможно, это просто не то, что принято демонстрировать окружающим, но даже в учебнике нет ни одного изображения.

— Хорошо, — вдруг произносит Минами, и я удивлённо открываю глаза. Что хорошего-то?

Открываю — и первый порыв дёрнуться, разорвать, выпутаться из этого… «Это» опутало руки, осело на плечах, стянуло запястья и обвилось вокруг шеи. «Это» неосязаемое, полупрозрачное и едва заметно светится. «Это» тонкое, как паутина, но откуда-то я знаю, что очень крепкое и прочное. И «оно» повсюду, его много, я словно сижу в центре огромного мотка ниток.

Замираю, вцепившись в подлокотники, и стараюсь не двигаться, будто по мне ползёт ядовитый скорпион и, если я пошевелюсь, тут же вонзит под кожу своё острое жало.

— Удивительно, — хмыкает Минами, с интересом меня оглядывая. — Обычно в первые дни после установления Связи нить выглядит совсем иначе, она слабая и больная. Но не твоя.

— Конечно, — цежу сквозь зубы. — Я ведь сильная Жертва.