Место встреч и расставаний

По окончании смены Питер сел на нью-хейвенскую линию до Ларчмонта. Он ехал в дом кузена Сола, в котором теперь жил. Особняк времен Тюдора очень сильно походил на дом детства Питера в богатом округе Берлина Шарлоттенбург, и Питеру казалось, что он во сне, где все знакомо и при этом все совершенно неправильно. Оба дома представляли собой большие деревянные здания с каменными основаниями. Оба дома окружали обширные ухоженные угодья. Но на этом сходство заканчивалось. Вид здесь открывался не на реку Шпрее и на Schloss Charlottenburg[10], а на пролив Лонг-Айленд. И природа, окружающая дом Сола, тоже была другой – огромные валуны, испещренные блестящим веществом, которые садовник Сола называл слюдой. Экзотические растения были привезены из-за рубежа: бонсай и веерный клен, тропические кустарники с пышными розовыми кустами вместо ухоженного сада с фигурно постриженными кустами и расчищенными гравийными дорожками из детства Питера. Здесь даже имелся искусственный водопад, замысловато спускавшийся по темному, замшелому каменному руслу и в конце концов попадавший в овальный бассейн с дном, покрашенным в цвет морской волны, тогда как на угодьях родителей Питера самым главным экспонатом был теннисный корт. Питер думал, что его жена Маша предпочла бы этот бассейн с намеками на Голливуд; она бы грелась возле него на солнце в купальнике в горошек и солнечных очках «кошачий глаз», пока девочки…

Взобравшись по каменным ступеням на террасу, он вытер лоб рукавом – день был жаркий и душный, наполненный жужжащими насекомыми, – и достал ключ, который дала ему жена Сола, Эстер, чтобы он мог попасть на кухню дома в Ларчмонте.

В доме должно было быть прохладно, так как температура внутри понижалась с помощью громыхающих ящиков возле окон, которые, как сказали Питеру, назывались «кондиционерами», но, войдя в кухню, он обнаружил, что все застилает пар со слабым запахом вареных овощей. Горничная, Инес, стояла у раковины, стараясь разделать большого луфаря, пойманного кузеном Солом в прошлые выходные в проливе Лонг-Айленд, пока Эстер лущила кукурузные початки в мусорное ведро, которое она поставила посередине комнаты, на испанскую черепицу. На кухонном столе в ожидании своей очереди на мойку и чистку лежали дары из сада Эстер: огурцы, баклажаны и цукини размером и охватом с руку Питера. Питер никогда не видел таких огромных овощей, пока не приехал в Америку, и они его пугали. «Разве их размер не уменьшает их вкус?» – как-то спросил он Эстер, впервые встретив ее, когда она поднималась по садовой дорожке в своей соломенной панаме с корзиной помидоров размером с голову младенца. Эстер рассмеялась, обнажив свои красивые, здоровые белые зубы. «Вовсе нет, – ответила она. – У нас в стране мы именно так и любим. В Америке чем больше, тем лучше».

Она позволила Питеру помочь садовнику дотащить до дома огромную тыкву, но обиделась на его предложение приготовить из этих продуктов аппетитные блюда, раз уж он – квалифицированный повар. Может, Эстер не слишком походила на мать Питера, Риву, по телосложению и поведению, но в двух других аспектах она все же была на нее похожа: леди, вышедшая замуж за развязного господина, которая ни за что бы не позволила какому-нибудь мужчине работать на ее кухне. Питер не особенно удивился, когда обнаружил, что мнение о его невыдающейся профессии последовало за ним через океан; отец Питера Авраам относился к ней точно так же. Для Авраама самым большим разочарованием стало то, что его сын не пошел по его стопам в правовую практику, хотя, когда нацисты выгнали его и других евреев из университета в 1939 году, именно право Питер и изучал. Питер был настолько благодарен своим гонителям за вмешательство в его обучение, настолько опьянен неожиданной свободой, что в этот раз не стал ждать, пока Авраам найдет для него другое место; вместо этого он принял предложение своего друга-гоя пойти работать в отель «Адлон» в качестве помощника шеф-повара. В тот момент и размышлять было не о чем – Питеру повезло, что он вообще нашел хоть какую-то работу, хоть и было обидно, что единственный сын одного из самых видных семейств скатился до поваренка. Даже Аврааму пришлось это принять. Именно в «Адлоне» Питер открыл в себе неожиданную любовь и способности к кулинарии. Приходя домой, он усердно изображал на своем лице печаль, но внутри он торжествовал; до начала войны он втайне наивно думал, что приход нацистов к власти – это лучшее, что с ним когда-либо случалось.