Место встречи

Задай Самогорнов вопрос полегче, Веригин и то сразу бы вот так не ответил, а тут попробуй-ка изложи ему в двух словах всю программу — ни больше ни меньше — своей жизни. Ни тогда, ни после не сказал Веригин Самогорнову, чего он хочет, даже и для себя-то весьма смутно представлялись ему желания, которых было и слишком много, и ничтожно мало: во-первых, чтоб все было хорошо, и во-вторых, чтоб хорошо все было, а в-третьих, чтоб было все хорошо, а в-четвертых, мечталось ему когда-нибудь в той туманно-розовой дали подняться командиром на ходовой мостик, — и опять, чтоб все у него было хорошо. «Блажен, кто смолоду был молод», — сказал наш великий поэт, а Веригин смолоду был молод и любил, грешным делом, помечтать, и в мечтаниях незаметно, словно само собой, стиралась жесткая грань между явью и грезами, и виделся себе Веригин уже не безусым лейтенантиком с петушиной шеей, а вполне заматерелым каперангом, и Варьку видел с собой, и, бог ведает, кого еще только он не видел рядом, и был он при этом грозен и бесстрашен, и мил, и находчив, — словом, Веригин не скупился и щедро оделял себя всеми вселенскими добродетелями.

Ах, как мило и просто не быть, а казаться, тогда и мир словно бы этакие розовые кущи, а там как-то позвонил Самогорнов — ох, уж этот бес-искуситель! — и буднично так, будто бы между прочим пригласил:

— Загляни-ка, братец, на минуту. Дело есть.

В каюте у Самогорнова Веригин встретил незнакомого ему лейтенанта с холодным, холеным лицом, выбритым до синевы, и эта синева прямых щек заметно старила его, тщательно одетого и прилизанного на прямой пробор. «Ненашенский, — мимоходом подумал Веригин, — наши попроще». Лейтенант этот в меру надменно и в меру снисходительно оглядел долговязого и несколько неуклюжего из-за своей долговязости Веригина и, кажется, остался доволен.

— Это Веригин, — все тем же будничным тоном представил Веригина Самогорнов, — боевой командир боевой первой башни, боевого первого дивизиона, боевой части два. Скажите, братцы, кто из монархов нашивал подобный пышный титул? Не трудитесь. Таковых не было. А это Першин, офицер из штаба, так сказать «флажок». Пожмите, братцы, свои мужественные руки, а лобызаться поперву ни к чему. К этому вернемся позлее.

— Э-э… Веригин, значит. — Першин подал Веригину свою холодную сухую руку.

— А вы Першин, — сказал, чтобы только что-то сказать, Веригин, и ему даже захотелось повторить за Першиным: «Э-э…»

— Вот и ладненько, — подвел черту Самогорнов. — Познакомились, и хорошо. Как это говорится: любить не любите, а взглядывайте почаще. Но ближе к делу. По первому, а равно и по второму пункту повестки слово имеет лейтенант Першин. Так что там у тебя?

— Э-э… господа присяжные заседатели, тезоименитство нынче у нас. Это по первому пункту. По второму — предлагается некое торжество близких людей в весьма семейной обстановке с некоторой дозой горячего, а также холодного. Съезд гостей в двадцать ноль-ноль, форма не парадная, но желательно выходная.

— Принимается, — не спрашивая согласия у Веригина, сказал за обоих Самогорнов. — Разумеется, если потребуется некий взнос, то он будет сделан, что же касается гостей…

— Поперед батьки, милый Самогорнов, ломишься. Этот вопрос уже продуман во всех мыслимых и немыслимых деталях. К тому же вы пришлые, а я, с вашего позволения, абориген. Так что милости прошу к нашему шалашу.

— Заметано, — опять сказал за себя и за Веригина Самогорнов.

Не хотелось Веригину править никакие тезоименитства, но и отказываться было неудобно, он и не отказался и сразу после ужина вместе с Самогорновым съехал на берег. Все разворачивалось помимо его воли, и он не особенно противился, хотя и чувствовал, что следовало бы воспротивиться, но тогда опять могла бы всплыть «невинность» и еще черт-те что, а ходить в «невинностях» Веригину было прямо-таки не с руки: как-никак, а уже полгода с небольшим он носил погоны лейтенанта флота, и по всему получалось, что пора матереть.

— Эх, и кутнем! — отчаянно сказал он Самогорнову и мысленно махнул на все рукой, дескать, была не была — повидалась, но Самогорнов этак прозаически — ни грана поэзии — охладил его:

— Там видно будет.

— А может, и совсем не ходить?

— У нас, братец, в поддавки не играют.