Место встречи

Веригин хотел было сразу великодушно уступить ему нижнюю койку, но, подумав, что Самогорнов так или иначе своего добьется, решил погодить. Вся премудрость заключалась в том, что в каюте, рассчитанной на одного человека, была еще откидная койка, которая обычно опускалась вдоль переборки и как бы являла собой спинку дивана. По строгому, даже строжайшему распоряжению старпома койку эту днем при всех обстоятельствах и надлежало использовать как спинку дивана, чтобы каюта была каютой, а не спальным местом для товарищей офицеров.

— Молчишь, братец, а я говорю. А надо бы наоборот, чтоб молчал я, а говорил ты. Но если тебе нравится молчать — молчи. Я человек покладистый и поэтому предлагаю тебе соломоново решение. Ты остаешься хозяином и на правах хозяина представляешь своему дорогому гостю… Ну не хмурься. Слово «дорогой» можно опустить. И тогда в окончательной редакции высокий договор будет звучать так: и ты на правах хозяина представляешь своему нежелательному, — слышишь, нежелательному! — постояльцу нижнюю койку.

— Черт с тобой. — бери. Я ведь и сам хотел предложить, но ты ж у нас Цицерон, Сенека, тебе б поговорить…

— Уважил, братец. И за койку — спасибо, а за Цицерона с Сенекой — особое. Коньячок держишь?

— Не держу.

— Ты у нас совсем паинька. Барышнями брезгуешь, в штатском на бережок не съезжаешь, коньячком не увлекаешься. Батюшки, да тут о святости и мечтать-то не надо.

«Подъелдыкиваешь, гусь хороший, — обозлился Веригин, поняв наконец, что теперь по милости адмирала и его верного штаба придется ему еще долго терпеть красноречие Самогорнова. — Забрался в чужую каюту и — подъелдыкиваешь. А мне, может, одному хочется побыть, а мне, может…» — и не стал продолжать свою мысль.

— Слушай сюда, Самогорнов: владей койкой, вешай в шкаф свое шмутье, занимай правый нижний ящик в диване и два верхних в столе и — катай.

— Голубь, так куда катать-то? — удивленно и даже несколько озабоченно переспросил Самогорнов. — Катать-то, голубь, некуда. За бортом-то водичка Балтийского моря. А она холодная. Брр, не понимаю, за что ее только полюбил матросик Остапенко.

— Не кощунствуй, — попросил Веригин.

— Нет, братец, не кощунствую. Зачем кощунствовать. Только хочу тебе на память пометку о чудинке сделать. Веригин-то? — изменив голос и удачно подлаживаясь под старпома, спросил неожиданно Самогорнов. — Гм, гм, так это тот самый, у коего матросик Остапенко за борт сиганул?

— Не кощунствуй, — не просто повторил, а словно бы предупредил Веригин.

— Ни-ни, не кощунствую. Дарю еще на память: на службе сотоварищей не подбирают. На службе сотоварищей дают, как матросу — койку, а офицеру — каюту.

— Бери нижнюю койку, пиши на себя каюту, выделяй своего приборщика.

— Не, братец, уволь. Койку, так и быть, возьму, сделаю одолжение, а все прочее — твое. Твое, братец.

Братец не братец, но сотоварищей на службе на самом деле не выбирают. В матросском кубрике еще куда ни шло, а в каюте живи с тем, на кого указал вислоусый старпом Пологов, потому что у старпома запарка и разводить антимонии и заниматься эмоциями ему недосуг. Есть дела поважнее, и Веригин хотя и подулся для приличия на Самогорнова, но скоро смирился, тем более что Самогорнов и на службе подольше и званием постарше. Только жаль было, что не стало своего укромного уголка на корабле: в салоне — людно, в башне — людно, в матросском кубрике — людно и некуда скрыться от людских глаз. Раньше, если выпадала свободная минута, не говоря уже об адмиральском часе, можно было забежать в каюту и прикорнуть, а теперь куда побежишь? Самогорнов тоже не дурак вздремнуть, а всякий раз ставить койку и лезть наверх — удовольствие не великое, к тому же с незапамятных времен неписаный кодекс утверждает: «Если хочешь жить в уюте, спи всегда в чужой каюте». В чужую каюту ни комдив Кожемякин, ни тем более командир боевой части Студеницын носа не сунут, но где там думать о чужой, когда и свою-то Самогорнов превратил в постоялый двор для порученцев, флажков и прочих штатных, внештатных и заштатных щеголей. Им что: ни личного состава, ни боевых учений, ни расходных подразделений, с них если кто сверху и потребует что-то, так это «что-то» не видно и не слышно, а тут только знай поворачивайся:

— Расходному подразделению построиться у рубки вахтенного офицера.

Только разгрузили баржу с овощами, как новая команда:

— Баковым — на бак, ютовым — на ют.

Пока с Медовиковым были хорошие отношения, еще так-сяк, мичман — человек властный, крутой, службу знает, у него матросы пешком по трапам давно не ходили.

— По трапу только бегом!