Место встречи посещать нельзя

– То есть все деньги семьи Быковых хранились в одном месте и у одного человека?

– Ну да! А как революция и Гражданская, они всю скотину быстренько в голодающий Петроград отвезли и продали по спекулятивным ценам и очень хорошо на этом деле обогатились. Тут людей раскулачивать начали, а у наших и нет ничего из скотины. Середняки, как есть. Снова повезло. И в колхоз вступать, у них и скотины толком никакой нет, опять же не обидно, пару коров отдали да пару лошадок. Много ли это на всю-то семью, где только взрослых десять человек было? А в колхоз сами вступили и по доброй воле, потому что смекнули, новая власть всерьез пришла и надолго. Теперь с большевиками по-новому песни петь нужно, конечно, если не хочешь в Сибирь уехать. Ах ты! И чтоб тебе!

Саша удивился столь неожиданному возгласу, но оказалось, что это относится совсем не к их разговору. Рома стоял и пялился куда-то в сторону.

Оказывается, он смотрел на Барона, который прямо у них на глазах оседлал бабушкину собачку и, кажется, сделал это к вящему удовольствию для них обоих и уже не по первому разу.

– Ну все! – развел руками Саша. – Будут у вас теперь щенки! Да вы не смущайтесь, Барон – пес породистый, отец у него вообще полевой чемпион, дед тоже чемпион и бабка чемпионка. Так что щенки от Барона они на вес золота.

– Пойду порадую бабку. Не досталось ей того золота, пусть другому радуется.

Но баба Маня радоваться не спешила. Совсем даже наоборот:

– Моя Минерва и чтобы к себе кобеля подпустила? Ни за что не поверю!

Пошла, взглянула собственными глазами и поневоле поверила:

– Вот так дела! Да ведь к Миньке моей со всей деревни кобели раньше сбегались, всех местных от себя прогнала. Выходит, вот она какого жениха себе ждала, из дальних краев да с родословной. Ну, за это дело не грех и выпить.

На столе появились клюквенная настойка в хрустальном графинчике и вино из черной смородины, отдававшее такой приятной терпкостью и ароматом, что его хотелось пить и пить.

Саша ограничился крохотной рюмочкой, только чтобы распробовать, ему еще назад ехать. Дети выпили чуть больше, им домашнее вино очень даже понравилось. А уж баба Маня с Ромой, которому не нужно было сегодня возвращаться в город, оторвались от души.

Клюквенная настойка сменилась на брусничную, а потом и на рябиновую. После третьего графинчика язык у хозяйка развязался. Она стала вспоминать былое и родню, Саше оставалось только сидеть и слушать.

Семейство у бабы Мани было большим. Кроме отца с матерью, имелись еще дяди и тети, которые тоже принимали участие во всех семейных делах, требующих совместных трудов.

– Дружно жили, всегда друг другу помогали.

Но помощь эта ограничивалась исключительно семейным кругом. Соседи Быковых не любили, считали их куркулями и чуть ли не кулаками величали. Хотя последними Быковы никогда не были, денег в рост никому не ссужали, в кабальную зависимость людей вокруг себя не вводили и отрабатывать долги обедневших соседей не принуждали. Просто не знались с теми, кому была нужна помощь. А если кто по недомыслию и приходил с просьбой помочь в беде, выставляли с такими словами:

– Мы к тебе со своей бедой не лезем, и ты к нам не лезь. Своими силами справляйся, а не можешь, так с нас какой спрос?

Так и жили, с соседями почти не общались. Вроде бы и упрекнуть Быковых было не в чем, плохого они никому не делали, но и хорошего тоже от них люди видели мало. А потому в деревне их не слишком-то любили. Но Быковым на соседскую любовь или нелюбовь было начхать, у них свой пир, благо семейство большое, всегда есть кому подсобить и кого за стол усадить.

Маленькая Манечка хорошо помнила свою большую семью, благо родилась самой последней уже у стареньких родителей. Между ней и старшим Михаилом была разница более чем в тридцать лет. И, войдя в возраст невесты, девушка потеряла сначала отца, а потом и мать. Опекать ее взялся все тот же старший брат Михаил, который всегда был ей больше старшаком, чем ровней.

После смерти отца и дядьев Михаил стал совсем важным, ведь теперь он был в роду главным, все в семье должны были слушаться и подчиняться ему одному. У него же осталась и казна рода, состоящая из множества блестящих золотых монеток. Мане только один раз довелось взглянуть на набитый золотом ящик, да и то брат строго отчитал ее, что сует нос не в свое дело, и велел ей держать язык за зубами об увиденном.

– Была бы ты соплей, удавил бы тебя, чтобы не сболтнула случайно лишнего, – откровенно признался он сестре. – А так надеюсь на твою сознательность. Про золото это молчи, пытать будут, и тогда все отрицай. Эти монеты не мои и не твои, их многие поколения нашей семьи копили. Тут золото еще со времен Павлуши убиенного лежит. А попадаются монетки и постарше, так-то вот!

– Братик, а кому же это все достанется?

– Никому. Старший в роду примет и для следующих поколений сбережет.

– А зачем беречь-то? Не лучше ли потратить!

Михаилу блеск в глазах сестры сильно не понравился.

Он показал ей увесистый кулак и снова повторил: